У нас в доме, в начале шестидесятых, появился даже холодильник – «Днепр». Когда его привезли и установили, я прошелся по квартире, осмотрел ее, как будто впервые, оценивающе. У нас был радиоприемник «Чайка», телевизор «Енисей», добротный румынский дубовый шифоньер, две железные никелированные кровати с панцирными сетками, светлый отечественный сервант, полный всякой посуды, круглый, сделанный под заказ стол, под новомодной полиэтиленовой скатертью, трюмо, диван из кожзама, с валиками и деревянным верхом с полочками и зеркалом.
Глядя на все это богатство, я думал: ну, что еще надо человеку для жизни? Все у нас есть. И сказал маме:
– Вот бы дедушка Ленин увидел нашу квартиру! Мам, мы, наверное, живем, как цари, правда?!
Я искренне верил сам себе. Ведь еще каких-то пять лет назад мы ютились в коммуналке, где все убранство комнаты составляли две железные кровати, стол с тремя стульями, этажерка и шифоньер. А из бытовой техники имелся лишь черный, бумажный блин динамика, с одной только ручкой – регулировки громкости.
– Правда, сынок! – ласково погладила меня по голове мама.
А отец только усмехнулся. Скрытно, но я заметил. Уже много позже я узнал, что он был сыном лавочника из Белой Церкви, а матерью отца была поповская дочь. И жили они – ни чета нашей нынешней жизни. После революции родители отца были репрессированы, а сам отец, несмотря на полученное хорошее образование, коим, после революции и гражданской войны, считался техникум, далеко не пошел из-за невозможности вступить в партию, как сын «врагов народа». А позже, в 1937 году, будучи директором совхоза, был осужден на десять лет лагерей. За что? За свое происхождение? За то, что он написал учебник по коневодству, который потом запретили и изъяли из обращения?..
Но в тот момент я ничего об этом не знал. Родители мне не говорили о прошлом отца. Основанием же для моих благих рассуждений о нашей распрекрасной советской жизни у меня были. У нас было полное собрание Большой Советской Энциклопедии. Я ее особо не читал, но, как-то, открыл страничку про Америку. Там была фотография, которую я запомнил на всю жизнь. На ней были сфотографированы с десяток оборванцев вблизи полуразрушенного сарая, а под снимком подпись: «Типичная американская фермерская семья».
Как я жалел бедных американцев! И как радовался за нашу справедливую благую жизнь! Так нам говорили в школе, так нас поучала партия. Параллельно, в наши бедные головушки, втельмяшивались россказни о том, как паршиво жилось в царской России народу. А, ведь, до Первой Мировой, Россия занимала пятое место в мире по доходу на душу населении! Рубль был твердой, почитаемой валютой. Хлебом и маслом, за избыточностью, кормили Европу. К нам ехали работать из-за границы те же швейцарцы, отчего пошли «швейцары» в прихожих ресторанов и банков, поляки, румыны; вовсю селились немцы, голландцы…
…Пока же все шло хорошо, и я не предполагал, что это был пик самого справедливого в мире строя и что к тому времени ресурсы этого строя были исчерпаны, и страна уже вошла в преддверие застоя. А дальше будут… А дальше будет сам застой, потом пустые полки магазинов, потом «Продовольственная программа» с продовольственными карточками, очереди за любой, мало-мальски необходимой в быту штуковиной, барахолки, где купить что-то нужное можно было только втридорога.
Но в данный момент, лежа на раскладном диване в номере гостиницы, пригретый ласковым женским телом, я ничего этого еще не знал.
Меня занимали другие думы: где взять деньги на квартиру, машину? Заработать их за три месяца было немыслимо. Убить, украсть, ограбить? Первое – отпадает сразу. Да и где я найду еще одного такого Корейко, вроде Алекса, с его миллионами? Они себя не афишируют. Украсть, ради Софьи, я бы еще мог. Тоже вопрос: что и где? Ограбить банк? Тоже согласен рискнуть. Но одному – невозможно, шайки у меня нет, нет и опыта в подобных делах. Обчистить ювелирный магазин? Положим, мне это удастся, и я не попадусь. Но как мне за короткий срок реализовать награбленное, перевести всю эту золотую муть в деньги?
Ах ты с-сука-любовь, что ты с нами, подлая, делаешь? А, впрочем, любовь ли это, если я не могу ради любимой кого-нибудь ухайдакать? Нет, просто я, в принципе, это не могу сделать. Но, в глубине души, это оправдание казалось мне не слишком железным…