Лицо Керрингтона по-прежнему оставалось синего цвета. Высунув побелевший язык, он вращал головой в разные стороны и мычал, как животное.
— Если вы так мудро предусмотрели все заранее, почему же он ведет себя так, как будто у него начался приступ эпилепсии?
— Такая реакция на токсин может проявляться только у лиц, принимающих наркотические препараты в дозах, втрое и выше превышающих терапевтические.
— То есть вы хотите сказать, что Питер — наркоман? — удивился Альберт.
— Не берусь утверждать, но сегодня утром он явно пил не только чай с молоком. Если это необходимо, я смогу дать точный ответ через три минуты. Маркеры на психотропные и наркотические препараты я всегда ношу с собой.
— Бросьте, Альберт, сдался он вам! Ну, найдет сейчас док у него в крови какие-то барбитураты или амфетамины, что это меняет?
— Этот ублюдок злоупотребил нашим доверием и, воспользовавшись своим статусом, слил почти полмиллиарда долларов, не поставив никого об этом в известность.
— Полно вам, Альберт. Все равно вы его больше никогда не увидите.
— Через месяц после того, как наш дорогой Питер пройдет программу коррекции сознания, он будет знать итальянский лучше, чем вы английский, и искренне верить, что родился где-то в Сиене.
— Кстати, не в обиду вам будет сказано, но, действительно, Альберт, неужели так сложно избавиться от этого дикого французского акцента? Я помню вашего отца, у него с английским никогда проблем не было, — спросил Великий магистр.
— Настоящих англичан, которые не вызывают антипатию своим снобизмом, можно по пальцам пересчитать. Куда ни глянь — везде разношерстный сброд, вжившийся в образ и поселившийся в Лондоне по неизвестной им самим причине. Я не хочу быть похожим на них.
— Ну что же, на мой взгляд, вполне убедительная причина, — рассмеялся герцог.
Керрингтон начал постепенно приходить в себя. Прокашлявшись, он попросил воды.
Врач слегка похлопал его по щекам, заглянул ему в зрачки и снова измерил давление.
— С ним все в порядке, он просто опьянел от ударной дозы алкоголя, которая в сочетании с наркотиками и ввела его в «отключку». Мы ему сделаем промывание желудка. Я думаю, уже к вечеру смогу передать его вам, Альберт.
Керрингтон открыл глаза и, подняв голову, обратился к герцогу:
— Послушайте, Эдмунд, вы отдаете меня в жертву, потому что сами боитесь дьявола.
— Не принимайте близко к сердцу, Питер. Ничего личного. Это всего лишь испытания, которые посылает нам Господь, и к ним нужно относиться философски. К тому же не забывайте, что неприятности не приходят лишь к тем, кто абсолютно безразличен Всевышнему. Он позволяет им жить прогнозируемой стабильной жизнью, так же как фермер позволяет это своим коровам и овцам.
— Молите Бога, чтобы демоны не вспороли вам всем брюхо, — заплетающимся от виски языком пробубнил Керрингтон.
— Нам пора в бассейн, господа. Тренер наверняка уже в настенных часах дырку глазами просверлил, — решив, что разговор исчерпан, сказал герцог.
— Вы правы, мы действительно заболтались. Тренер у нас хотя и молодой, но строгий. Зачем же его злить лишний раз? И так за каждую минуту опоздания по штрафной стометровке добавит, — иронизируя, согласился Великий магистр.
— Сделайте все как обычно, Оззи. Фотографии этой девушки вы найдете в конверте у себя на рабочем столе вместе с базовыми установками персональной программы коррекции для лорда Керрингтона, — похлопал врача по плечу Альберт и добавил:
— На фотографиях ее старое имя — Марта Мейерс, теперь она — Бетула Белуджи.
— Я разберусь, — кивнул в ответ доктор.
— Хм… Бетула… Что это за имя такое странное? Это он ее так назвал? Такое впечатление, что обращаешься не к девушке, а к необъятной мраморной колонне какой-то, — сказал Великий магистр уже на выходе из крытого теннисного корта.
— Ты не поверишь, с иврита ее имя переводится как «девственница», — рассмеялся герцог.
— Надо же, шлюха дьявола и вдруг — девственница. Зачем ему это? Неужели он хочет распустить слухи о непорочном зачатии? — хитро улыбнулся Великий магистр.
— Вы имеете в виду его? — удивленно спросил принц Альберт.
— Да, Альби, кого же еще.
Глава XIV
Черная месса
/2011.11.09/02:30/
Италия, католический монастырь «Монте-Кассино»
В середине ноября в базилике монастыря «Монте-Кассино» все еще не топили, и ночью шел пар изо рта. Лунный свет пробивался сквозь высокие стрельчатые арки, разливая молочное сияние вокруг алтаря. Кардинал Сантори приподнял над головой золотую чашу с кровью только что зарезанного волка и громко произнес:
— Omnis homo velox est! [210]Да освятится кровь сия Духом Божьего гнева, и да пребудет она на нас до тех пор, пока мы не искупим грех блудницы ее кровью.
От его голоса затрепетало пламя семи свечей, расставленных на алтаре.
— Амен! — дружно произнесли двенадцать монахов-бенедиктинцев, стоящих вокруг алтаря.
Опустив чашу с кровью волка на алтарь, кардинал взял из позолоченного блюда большую гроздь красного винограда. Выдавливая сок в чашу для причастия, он произнес:
— Сии есть гроздья гнева Господнего.
— Амен! — повторили братья.
— Брат Томильони, ты первым удостоился принять Божий знак и благословение на праведное дело. И да будет оно у каждого из нас — важнее тысячи прочих!
Вырвавшись из полумрака, дым от ладана поднялся вверх и обнял полосы лунного света, льющегося из боковых окон. Епископ Томильони приблизился к кардиналу и, молитвенно сложив руки, покорно склонил голову.
— Ессе virgo concipiet et pariet filium. [211]И будет, дева во чреве примет семя от Сатаны, и родит сына, и дьяволица имя ей! — сжав изо всей силы в кулаке гроздь винограда, сказал кардинал.
— Porta haec clausa erit! [212]— раздался в ответ стройный гул мужских голосов.
Заглянув в глаза молодому по церковным меркам, 40-летнему аббату, опальный кардинал медленно заскользил пылающим гневом взглядом по лицам монахов, которые были избраны из сотен других стать посвященными. Тусклый мерцающий свет от горящих восковых свечей придавал их фигурам с поднятыми капюшонами мистический и даже зловещий вид. Крестообразно помазав лоб епископа кровью волка, Сантори провозгласил:
— Властью кардинала, данной мне Господом, посвящаю брата Томильони в ревнителя за чистоту веры Христовой. Да будешь ты, как волк, преследовать врагов Бога нашего, доколе не истребишь их всех. И да не споткнется нога твоя о камень!
— Consequitur quodcunque petit, [213]— ответил аббат.
— Амен, — протянули в третий раз монахи, и начали по очереди подходить к кардиналу, склоняя перед ним голову для помазания и причастия.
— Hoc est enim corpus meum. His est enim calix sanguinis mei, [214]— вкладывая освященную облатку в рот каждому и давая испить из чаши с «кровью Христа», повторял Сантори.
Причастившись, братья дружно затянули заупокойную мессу «Requiem aeternam dona ei Domine» («Даруй ей вечный покой, Господи») по живому человеку — Бетуле Белуджи, которая вот уже два месяца носила в своем лоне дьявольского отпрыска. И хотя католическая Церковь, начиная с VII века, начала отлучать от церкви священников, отслуживших такую мессу, ничто не могло остановить кардинала и преданных ему, фанатично настроенных монахов. Ознакомив их с пророчеством Папы Гонория, которое Ватикан скрывал восемь столетий, Сантори распалил в их сердцах праведный гнев, и теперь каждый из них был готов сразиться с легионом демонов и погибнуть, лишь бы не допустить рождения Антихриста.
Кардинал с наслаждением вонзил заточенные перья черного петуха в глаза, рот и сердце восковой куклы, лежащей на алтаре в центре круга, образованного тринадцатью крестообразными свечами, вылитыми из желтого воска, и тринадцатью просфорами, расставленными между ними. Вонзив последнее перо в живот, он удовлетворенно произнес:
214
Ибо сие есть тело мое, ибо сие есть чаша крови моей (лат.). Согласно «Католической энциклопедии», трансформация хлеба и вина в плоть и кровь Христову совершается силою слов освящения, которые произносит священник от имени Христа, и в соответствии с тем же обрядом, что совершал Христос на Тайной вечере.