С этого дня Онесикрит стал одним из близких к царю советников. Особенно после того, как сообщил о Диогене, не так давно поселившемся в окрестностях Коринфа. Александр слышал о выдающемся чудаке ещё от Аристотеля; многое из сведений о нём казалось небылицами. Знаменитый философ сбежал в Коринф из Афин, где он «не нашёл Человека». Появилась возможность поговорить с мудрецом. Диогену сообщили о его желании встретиться, но философ не появлялся. Напрасно потратив три дня на ожидание, перед самым отбытием из Коринфа царь в сопровождении Гефестиона, Птолемея и десятка гвардейцев направился за город.
Пройдя за воротами вдоль берега моря, они обнаружили возлежавшего на песке пожилого и небрежно одетого человека. С безмятежным выражением лица он грел тщедушное тело в лучах низкого осеннего солнца. При виде незнакомцев не изменил положения, продолжая наслаждаться собственным состоянием души и тела…
Александр, готовый к любой выходке чудака, удивился, что этот человек при его появлении проявил презрительное равнодушие. К нему, самому могущественному человеку во всей Греции! Справившись с эмоциями, соскочил с коня, подошел к старику.
— Ты видишь перед собой Александра. Слышал обо мне?
— А ты видишь Диогена. Слышал обо мне? — прозвучал ответ.
Становилось понятным, что философ не желает проявлять к гостю ни беспокойства, ни уважения.
— Я Александр, царь Македонский. Ты не боишься меня?
— А разве есть причина тебя бояться? Неужели ты — Зло?
Александр в растерянности повернулся к свите, призывая стать свидетелями непредсказуемого разговора.
— Нет, я — Добро.
— Тогда зачем мне бояться Добра? — произнёс Диоген с полным безразличием. И добавил: — Киникам* незачем кого-то бояться.
Александр ухватился за любезно подброшенную тему:
— Почему тебя называют «киником»?
Искоса бросив на собеседника изучающий взгляд, философ усмехнулся краем губ.
— Платон виноват. Его насмешка. Назвал меня «кусачим Диогеном» за то, что нападал в спорах. Люблю причинять муки завистникам такого рода укусами. Но укусы неболезненные, они для настроения. Опаснее всего кусаются осведомители и льстецы.
Воспоминания о спорах с Платоном, видимо, взбодрили старика. Он повернулся, лёг спиной на песок и вдруг с озорным любопытством посмотрел на Александра, снизу вверх.
— Да, я кусачий. Кусаю, как пёс, как уличная собака. А киниками греки называют бродячих философов вроде меня; тех, кому ничего от них не нужно. Лишь бы не приставали с дурными вопросами.
Александр смутился. Выручил Диоген, продолжил свою мысль; видимо, ему нравилось такое сравнение:
— Ведь по-гречески «собака» — «кинес»; вот и прилипло ко мне прозвище. А я не обижаюсь. Понимаю, что живу, подобно псу — неприхотливо, дома своего не имею, питаюсь тем, что найду. Но спроси меня, доволен ли я такой жизнью, отвечу — доволен, да так, что на другую менять не хочу.
— Но зачем ты живёшь не в доме, а на улице? Не лучше ли быть тебе в тепле, в заботах родных и близких людей?
— Если бы я жил дома, как все люди, за глухими стенами из камня, люди бы меня не замечали, а я — людей. На улице я вижу плохих людей, их много. Они больны головой, их надо лечить любомудрием, иначе — философией; только она излечивает от всех недугов.
— Соглашусь с тобой. Но если ты пёс, то какой породы?
— Я вижу в тебе хорошего философа, если задаёшь подобный вопрос. Не зря молва говорит, что твой наставник Аристотель — лучший преподаватель Академии Платона. Знаю, знаю, как Платон жаловался, что Аристотель часто не соглашался с ним в спорах, брыкал его, как сосунок-жеребенок свою мать.
Сухие глаза Диогена неожиданно заблестели.
— Что же касается моей породы, когда голоден, я мальтийский пёс, а значит, злой, кидаюсь на всех. А когда сыт, я собака молосских* кровей.
Диоген коротко хохотнул:
— Многие её хвалят, а на охоту взять не решаются. Хлопот не оберёшься! Кто хочет общаться со мной, боится неприятностей.
Тем живу: кто бросит кусок — тому виляю хвостом, кто не бросит — того облаиваю, а злого человека — и покусаю.
Александр почувствовал себя свободнее, разговор начал интересно складываться. Помимо любопытства у него появилось желание понять смысл такого, казалось, неестественного существования мудрого человека.
— Диоген, из всего, что говорят о тебе, я пока постиг лишь малую часть. А хочется узнать больше, услышав твои слова.
— А что говорят?
Диоген хитро прищурился; по характерным складкам, отобразившимся на сморщенном лице, ему давно известно, что говорят о нём люди. Но, видимо, ему хотелось это услышать от нежданного собеседника.