– Кем, интересно?
– Допустим, солисткой.
– Издеваешься?! Я ж говорю – заявка пришла на классныхмузыкантов. Городской уровень, будет профессиональное прослушивание. А твоя Линда, извини...
– Я все сказал. Будешь у нас в "Борее" – заходи в гости.
Карина позвонила на другое утро. Линду берут в секретариат городского штаба. В паузах между выездами агитбригады они смогут быть вместе, к тому же твердо обещано, что в некоторые поездки он сможет брать ее с собой. Вопрос был решен.
III
(Ильинка – Ленинград – Новгород, 1974)
– Ну что, комиссар, ужин у вас в семь, концерт в половину восьмого. Получается, у нас есть... – Вова Слонов, представитель горкома ВЛКСМ, посмотрел на свои японские часы в хромированном корпусе, – еще шесть часов. Колись давай, какая в вашей глуши развлекуха имеется, окромя самогона?
– Самогон, Вова, предлагаю отложить на после выступления, – вмешался Олег Иванович, директор студенческого клуба, ныне исполняющий обязанности художественного руководителя агитбригады. Неровен час, нажрутся господа актеры, сорвут мероприятие, кто отвечать будет?
– Пожалуй, – степенно согласился Вова. – Тогда, может, что-нибудь пасторальное? Рыбалка там, грибочки-ягодки...
– С рыбалкой напряженка, – сказал комиссар. – Снастей нет, озеро далеко. Грибы еще не пошли.
– У Ильинки малины завались, – вмешалась санинструктор отряда. – С дороги видно.
– До поворота на Ильинку километров восемь, не меньше, – проговорил комиссар задумчиво. – Обернуться не успеете.
– А мы автобус организуем. Мне так и так в Хвойное заглянуть надо. – сказал Вова. – Это ведь в ту же сторону?
– Ну да! От поворота еще километров тридцать – и Хвойное, – сказала санинструктор.
– Так и постановили. Тебе, Надюша, места эти известны, пойдешь с народом, чтобы никто не заблудился, часам к пяти обратно на дорогу выведешь. Мы с Вовой будем из райкома возвращаться – подберем вас. Годится?
Комиссар вопросительно посмотрел на Слонова и Олега Ивановича.
– Годится! – решил Вова. – Ну что, народ, кто по малинку желает?
Желающих набралось двенадцать человек – две трети агитбригады. В их числе и Линда с Нилом...
– Ау, я тут!
Нил поднял голову и невольно застонал – Линда стояла на крутом склоне у самой вершины холма, а за ее спиной виднелся острый обломок кирпичной стены.
– Зигги, ну же, иди сюда!
Это прозвище она подарила мужу за день до поездки вместе с альбомом прежде неизвестного ему английского музыканта Дэвида Боуи "Ziggy Stardust and the Spiders from Mars". Развернув бумагу, в которую была завернута пластинка, Нил обомлел: с обложки на него глядело лицо, конечно, изрядно отретушированное и подгримированное, дополненное сверкающим психоделическим нарядом и диким желтым хайром, но – его собственное! "Наконец-то я увидела твой истинный фейс, Давид Робертович, – сказала тогда Линда, утирая слезы, выступившие от безудержного смеха. – Отныне быть тебе Додиком". – "Помилосердствуй! – воскликнул Нил. – У нас и так за стенкой полна хата Додиков!" – "Тогда будешь Зигги-Звездная Пыль..."
– Да хватит уже! – крикнул Нил, задрав голову. – И так полное ведро набрали. Пойдем лучше назад!
– Ой, ну пожалуйста, пожалуйста! Тут такая красота!
Нил вздохнул, переложил потяжелевшее за какой-то час ведро в отдохнувшую руку и начал подъем.
Поравнявшись с Линдой, он поставил ведро, уселся на замшелый камень и достал погнувшуюся сигарету. Линда отошла на несколько шагов и застыла, глядя куда-то вниз. Он докурил сигарету, а она все не двигалась. Нил подошел к ней, тихо положил руку на плечо.
– Что с тобой?
– Ильинка...
Деревня под холмом опустела давно. Это было понятно и по отсутствию столбов с электропроводами, и по высоте деревьев, проросших на крышах и сквозь крыши. От деревянных домов остались закопченные трубы, сиротливо выглядывающие из буйной дикой зелени, от кирпичных – осыпающиеся красные стены с пустыми черными глазницами окошек. Дом, стоящий несколько на особицу и обнесенный чудом сохранившейся чугунной оградой, обращал на себя внимание. Это было длинное двухэтажное сооружение, на стенах которого кое-где сохранилась желтая штукатурка, с облупившимся прямоугольным фронтоном и высоким каменным крыльцом с монументальной дверью, крест-накрест заколоченной почерневшими досками. Над дверью косо свисали остатки черепичного козырька. Один столб под козырьком упал и теперь лежал поперек крыльца, расколотый на три части. Сбоку от входа Нил разглядел круглую, дырявую крышу беседки.
– Там была усадьба помещиков Ильинских, – прошептала Линда.
– Откуда ты знаешь? – спросил потрясенный Нил.
– Я не знаю. Я так думаю. Пошли. Не пройдя и пяти шагов, они наткнулись на удивительный малиновый куст, сплошь облепленный громадными, прозрачными, сочными ягодами. В лучах солнца, клонившегося к закату, ягоды отливали золотом изнутри. Мгновенно повеселевшая Линда принялась горстями сгребать золотистые ягоды и запихивать Нилу в рот. Он, недолго думая, последовал ее примеру. За считанные минуты они наелись до отвала, почти до тошноты, но остановиться никак не могли – нежная, ароматная, тающая сладость чудо-ягод была непреодолима...
– Ай! – вдруг воскликнул Нил, его голова нырнула под руку Линде и исчезла в густой поросли, следом посыпался сладкий малиновый дождь.
– Эй, ты что там делаешь?
– Лежу. Навернулся обо что-то.
– Так вставай, если можешь. – Сейчас, зажигалку обронил...
– Давай помогу.
Линда раздвинула зеленые прутики, и взгляду ее открылась ровно обтесанная поверхность. На гладком розовом камне проступала глубоко и четко высеченная изогнутая роза, а в полукруге стебля – православный крест.
– Зигги, ползи сюда! Гляди, чего я откопала.
В полуметре от камня вынырнула взъерошенная голова Нила.
– Вот он-то мне под ногу и попался... – Он вгляделся в изображение. – Э, да мы, мать, похоже, на старое кладбище попали. То-то малина такая нажористая...
– Тьфу на тебя!
– Успокойся, здешние бренные останки давно уже биологически пассивны. Даже косточки истлели задолго до нашего рождения.
– Гляди, а тут еще один камень. И крест поваленный...
Оли дружно присели на мягкую траву.
– Зажигалку нашел? – шепотом спросила Линда.
– Ага. Вот она.
– А сигарета есть?
– Держи.
Они замолчали, глядя друг на друга и пуская дым в чистое небо.
– Знаешь, мне вдруг в голову пришло... Если бы эти камни могли говорить, сколько всего они нам рассказали бы...
– Камни не говорят, – отозвалась Линда.
– Само собой...
– ... но думают.
– Что-что?
– Думают. Лежат и думают. У них, видишь ли, много времени на раздумья...
– И о чем, интересно, они думают?
– Они думают о том, что люди, наверное, открыли секрет бессмертия и перестали умирать. Погост стоит, а никого не хоронят.
– Странно все это...
– Зигги, ты можешь пообещать мне одну вещь? – Какую?
– Если я... если я уйду первой, ты постарайся сделать так, чтобы меня закопали под тем камнем, с розой. Буду выращивать солнечную малину...
– Линда, прекрати, что ты несешь!
– Нет, не надо. Земля тяжела... Лучше отдай меня чистому огню, а пепел отпусти на волю, развей по ветру...
– Какая чушь!
– Без воли и ветра душа не живет... Зигги, сделаешь?
– Ты перегрелась...
Линда тряхнула головой и, резко качнувшись, встала.
– Извини, сама не понимаю, что на меня нашло, не придавай значения... Ой, побежали, наши, наверное, уже на дорогу вышли...
В конце августа все стройотряды вернулись в город, а второго сентября начались занятия в университете, однако, городской штаб работу не свернул. Линда, официально освобожденная от учебы еще на месяц, с утра до позднего вечера корпела над разного рода отчетностью и домой возвращалась усталая, голодная и злая. Она пулей пролетала через владения Яблонских, сразу за балконной дверью скидывала кроссовки или босоножки и переоблачалась в розовый халат, красноречиво вывешенный на дверях ванной комнаты. На столе ее ожидали бутылка пива, только что из холодильника, и что-нибудь вкусненькое на укрытой полотенцем сковородке. И лишь когда она, утолив первые голод и жажду, закуривала сигарету, начинала звучать негромкая восточная музыка, и словно джинн из кувшина материализовался Нил, прятавшийся доселе за высоким матрасом. На этот же матрас они обычно и заваливались после ужина, оставив мытье посуды на утро.