Когда она надевала в гардеробе свое пальто – из плотной и блестящей серой ткани, с капюшоном на белой подкладке, – он едва чувств не лишился. Именно в этом пальто она стояла, фотографируя. Никольский собор, и именно ее он принял тогда за Линду. Ирония судьбы, или "с бонсуаром"!
Придя домой, он завалился спать и продрых до позднего вечера. Встал с тяжелой головой, поплелся на кухню ставить чайник. У Гоши играл магнитофон, слышались веселые голоса. "Заглянуть, что ли? – лениво подумал Нил. – Расскажу про сегодняшнее интересное знакомство".
Но не рассказал, потому что в Гошиной гостиной его ждало еще одно знакомство, и тоже небезынтересное. За столом вокруг начищенного и отремонтированного самовара собрались все нынешние обитатели квартиры плюс мистер Мараховски и незнакомая Нилу девица чрезвычайно своеобразной наружности: рост не меньше двух метров, перебитый нос, фигура культуриста, черная кожаная безрукавка, на мощной руке выше локтя – трехцветная татуировка китайского дракона, дикая рыжая копна на голове. Первой появление Нила заметила именно она:
– Ты Нил?!
Он остолбенел от такого вступления, но лишь на долю секунды.
– Я-то Нил, а вот ты у нас кто будешь, такая прыткая?
– Джейн Доу.
– Классная кликуха, в самый раз для протоколов.
Девица оглушительно расхохоталась, вслед за ней – Эд. Остальные растерянно переглядывались.
– Джейн Доу – это на жаргоне американских полицейских неустановленное лицо женского пола, – пояснил Нил. – Детективы буржуйские читать надо!
– Я не кликуха! – громко заявила атлетка. – Я Джейн Доу из "Вашингтон пост". Нил, кто по-твоему сменит Брежнева на посту верховного правителя России?
– Такого поста нет, – моментально насторожившись, ответил он. – И вообще, я согласия на интервью не давал.
– Это не интервью. Это социологический опрос. Пока получается Андропов – тридцать один процент, Кириленко – семнадцать, Устинов – тринадцать, Гришин – восемь, Романов – три.
– У них бы и спросила. А я не знаю.
– А как ты относишься к советской военной агрессии в Афганистане? К высылке академика Сахарова в Горький?
– А как ты относишься к тому, что тебя сейчас с лестницы спустят? Тоже мне Джейн Доу! Ребята, кто привел эту швабру кагэбэшную? Вам что, приключений на свою задницу надо?
– Баренцев, успокойся, – сказал Назаров. – Джейн привел Эд. Она действительно московская корреспондентка "Вашингтон пост". И моя невеста.
Нил вытаращил глаза.
– Когда успели?
– Пока ты спал.
– После того интервью, которое мне дал Макс, другого выхода у нас не оставалось, – заметила Джейн Доу и с рычанием потянулась.
– Завтра подаем документы, – добавил Назаров.
– У меня есть незамужняя подруга из "Франкфуртер Альгемайне". Свое интервью ты можешь дать ей. Не упускай момент, Нил, – почесываясь, сказала Джейн.
– Мерси... Сама-то где так по-нашему наблатыкалась?
Растерянность во взгляде Джейн была для него лучшей наградой. Впрочем, соображала она на удивление недолго.
– Дед с бабушкой обучили.
– Доу?
– Доу. Дед был корабельным мастером на Адмиралтейских верфях. В восемнадцатом году ушел от большевиков в Финляндию... Правда ли, что ваши руководители заставляют народ жить бедно, тогда как сами живут в византийской роскоши? Правда ли, что каждый десятый житель России является штатным осведомителем КГБ?
– Неправда! – окончательно вспылил Нил. – У нас осведомителем является каждый первый. Вот сейчас пойду и осведомлю про твои провокационные вопросы, получу за это большую бутылку водки и выпью ее из этого самовара!
– Водку из самовара не пьют, – заметил Эд. – Из самовара пьют чай.
– Как интересно, – сказал Нил и вышел, хлопнув дверью.
Настроение испортилось окончательно. Нил вернулся в свою комнату, врубил телевизор и с ногами улегся на матрас.
"Знаю, милый, знаю, что с тобой..." – завыла с серого экрана эстрадная дива.
Нил хмыкнул.
– Можно?
На балконе стоял Назаров, и на лице его блуждала растерянная улыбка.
– Заходи и дверь за собой прикрой. Сквозит. Назаров подошел к столу и поставил на него большую пузатую бутылку. "Fleischmann's Vodka" – прочел Нил па глянцевой этикетке.
– Стаканы на полке, – сказал он. – Джейн прислала?
– Сам пришел.
– Нет, я про водку.
Назаров кивнул.
– Перебивает ставку, – заметил Нил. – Иди и скажи ей, что за сведения о деятельности, несовместимой со статусом иностранного корреспондента, компетентные органы дадут мне не одну поллитру, а две, так что если хочет отмазаться, пусть тоже гонит не литр, а два.
– Не пори фигню, омбре, – устало сказал Назаров. – Не такая она идиотка. Джейн тебя проверяла и по твоей реакции прекрасно поняла, что ты не стукач.
– А это, значит, мой приз за то, что выдержал испытание?
– Вроде того.
– Ладно, тогда забирай сосуд, диссидент, и пошли к народу.
XII
(Ленинград, 1982, март)
Седьмого марта Нил с гитарой поднялся на сцену институтского актового зала и своими лихими проигрышами, вкупе с уверенным вокалом, несколько Отретушировал и приглушил сомнительные фиоритуры Сссиль. Упирая на то, что ему за столь короткое время не осилить такой сложный и экзотический материал, какой предложила она, он убедил Сесиль в спешном порядке разучить "Бьется в тесной печурке огонь" и, для настроения, простенькую песню, сложенную в свое время в веселой компании на основе особо удачного буриме:
Я иду по листопаду,
Листопад идет по мне.
Мне любви твоей не надо,
Я знаю – истина в вине.
В вине.
Загляну в кабак унылый,
Сяду в теплый уголок,
И задумаюсь о милой
И выпью за нее глоток.
Глоток.
Я шагаю всем довольный,
Три бутылки осушив,
И ни капли мне не больно –
Сердце я в кабаке забыл.
Забыл.
Эту песенку Нил избрал потому, что в ней у Сесиль практически не было возможности украсить номер своими вокальными изысками. К тому же он справедливо рассудил, что в новом для себя репертуаре упрямая француженка не будет чувствовать себя слишком уверенно и поневоле уступит главенство ему, чем даст возможность избежать позорного провала. Так и вышло. Выступление международного дуэта Сесиль Дерьян – Нил Баренцев прошло с успехом. Особый восторг публики вызвала никому прежде не известная песенка про листопад.
Им долго хлопали, вручили от месткома букет цветов и коробку конфет, и Нил впервые увидел улыбку Сесиль. На мгновение ее личико перестало быть невзрачным.
– Слушай, мадемуазель, – сказал Нил, когда они вышли на улицу. – Не знаю, как ты, а я не прочь бы выпить приличного кофейку. Но во всем городе осталось только одно такое место. Рванули в "Сайгон".
– О, хестохан! – оживилась Сесиль. – Вьетнамская кухня!
– Там увидишь, – загадочно сказал он, увлекая ее к метро.
Но в "Сайгоне" их ожидало лютое разочарование. Все шесть новеньких, поблескивающих хромом кофеварок, оказались прикрыты белыми тряпочками, а на каждой раздаче появились мятые алюминиевые бачки с черными кранами. Случайный характер немногочисленных посетителей был виден невооруженным глазом.
– А как же кофе? – растерянно спросил Нил у ближайшей буфетчицы. – Неужели у вас тоже нет?
– Почему нет? – неприязненно ответила буфетчица, показывая на бачок. – Это, по-вашему, не кофе? Бочковой, из сгущенки высшего сорта. Берите, берите, а то и такого на базе не осталось.