После воспитания и „пересотворения” будущего шамана мать-зверь поселяется на неведомом доя людей чужого рода мифическом дереве и становится главным духом-помощником шамана.
Мать-зверь, видимо, — наиболее древний образ духа-покровителя. Это двойник и одновременно родитель или создатель шамана. Конечно, этот образ не дошел до наших дней в своем первоначальном виде, и в конце XIX — начале XX в. продолжал терять свои исконные черты. В XX в. начинает забываться многообразие животных форм этого духа и мать-зверь чаще всего представляется как лось или олень. Стало возможным поверье, что со смертью шамана умирает и мать-зверь. При этом старый образ духа-покровителя продолжал жить в народных верованиях в тесной взаимосвязи с более поздними. Так, некоторые якуты думали, что шамана опекают два духа-покровителя: мать-зверь и дух-предок шамана.
С развитием религиозных воззрений изменялись и представления о духах, с которыми общался шаман. Становился другим облик духов, по-иному понимался характер их отношений с шаманом. Если на заре человеческой истории шаманы боролись с враждебными духами сами, слившись в единое целое с духом-покровителем, то позже они стали насылать на врагов своих духов-помощников, а также задабривать их жертвами. Большие изменения претерпел сам образ духа-покровителя. Уже в древности мать-зверь преобразилась в духа-предка шамана сначала в виде животного, потом в виде человека. А на каком-то позднем этапе развития общества возникло убеждение, что шамана избирает божество.
По убеждению шорцев, например, человека делает шаманом верховный бог Ульгень. Он „сам избирает кама, при посредстве которого сможет общаться с людьми”. Такой избранник будто бы имеет „отметку” Ульгеня, так называемую „лишнюю кость”. Алтайцы-телеуты считали, что свою волю бог изъявлял в письменном виде. „Если нет бумаги — письма Ульгеня, шаман как станет камлать?” — говорили телеуты.
В конце XIX — начале XX в. представления о шаманских духах подверглись заметной модернизации. По словам казахского шамана, один из его главных духов — Кезбембет носится по воздуху в синей карете. Другого духа-покровителя ему предлагали продать за лошадь с халатом, но он не пошел на сделку, боясь мести духа. А шаманы ненцев и кетов Туруханского края уже в прошлом веке свободно покупали друг у друга „служебных духов”. С. М. Широкого ров справедливо замечал: „Шаманство… мирится с любой религиозной системой… и с любым анимистическим миросозерцанием”.
Звери и птицы, чудовища-гибриды, настойчивые влюбленные, седовласые предки — каких только духов не создала человеческая фантазия! О работе воображения шаманов говорилось немало. Некоторые авторы полагали, что ряд духов-помощников был вымышлен исключительно самими шаманами. Но роль фантазии не следует преувеличивать. Самый буйный полет фантазии шамана был ограничен рамками традиций. Воображение шамана всегда направлялось давно сложившимися общими для всего коллектива представлениями.
Призрачный мир духов был хорошо знаком соплеменникам шамана. Конечно же, шаман „знал” своих и прочих духов лучше, чем кто-либо другой, но его воззрения не составляли особой изолированной системы. Его „видения” имели общественное значение и потому не были произвольными. Этим и объясняется удивительная устойчивость образов духов. Вспомним нганасанскую шаманку Нобупти’е и энецкую шаманку Савонэ, которые будто бы внушили страсть одноногим духам-уродам. Не они придумали этих духов. Одноногие духи издавна жили в верованиях многих народов.
По представлениям эскимосов, у „сильного” шамана среди духов-помощников были дух моря, покровитель охотников во время охоты на морских зверей, а также хозяин вселенной, покровитель изменения погоды. Образы этих духов, как и других, были хорошо известны всему народу. Среди духов-помощников ненецкого шамана были хозяйка гор, хозяйка воды, хозяйка земли, а также Нум Миколай — Николай Чудотворец, вошедший в состав ненецких духов под влиянием христианства.
Таким образом, фантазия шамана питалась и вдохновлялась традициями. Даже таинственный язык духов не был специально изобретен шаманами. Изучение шаманского языка эскимосов показало, что „бессмысленные”, непонятные окружающим слова — это архаические, забытые слова, которые все еще встречаются и имеют ясный смысл в отдельных диалектах.