На третий день бубен обтягивали кожей, и вечером шаман совершал с ним моление хозяину бубна. Шаман воспроизводил полную картину заготовления деревянных частей бубна в лесу. К удовольствию присутствующих, он повторял отдельные фразы и телодвижения участников работы. Как полагали шорцы, шаман делал все это с помощью духа — хозяина бубна.
Наконец шаман приступал к оживлению бубна. Он брызгал жертвенной брагой на обод (обечайку). Обод оживал и через шамана „рассказывал” присутствующим о том, как он жил в лесу, будучи деревом, страдал от мороза и т. д. Рассказ обода заканчивался обещанием хорошо служить шаману. Затем шаман брызгал жертвенной брагой на кожу бубна. Тогда оживал марал или олень, смотря по тому, чьей кожей был обтянут бубен, и устами шамана также „рассказывал” о себе. Он говорил о своем рождении, детских годах, зрелом возрасте, о том, как питался, по каким местам ходил. Шаман, изображая животное, как бы „превращался” в него. Он воспроизводил его крик и движения, показывал, как оно ест траву, пьет воду, роет копытами землю. Шаман инсценировал и охоту на него. „Оживленный марал или олень доводил свой рассказ до того момента, когда он погиб от руки охотника, и тоже заканчивал свое повествование обещанием хорошо служить шаману… После этого шаман передавал бубен присутствующим. Теперь всю ночь до рассвета находящиеся здесь мужчины, юноши, подростки поочередно шаманили с бубном, не давая ему „отдыхать”.
На рассвете кто-либо из мужчин разрисовывал бубен под руководством шамана, которому дух — хозяин бубна указал, какие рисунки следовало изобразить. Затем к бубну подвешивали металлические подвески и клали его сушить на печь или к очагу. Теперь никто не мог шаманить с этим бубном. Вечером снова начиналось камлание. Шаман доказывал” бубен духу родовой горы Мустагу. Мустаг давал осматривать бубен и другим духам, своим сыновьям. (Если духи бывали недовольны рисунками и находили их плохо выполненными, приходилось рисовать заново.) Спустя три дня вечером шорский шаман устраивал моление духу Эрлику, повелителю подземного мира, и показывал ему новый бубен. Эрлик, наслаждаясь жертвенной брагой, разглядывал бубен. Шаманы алтайиев-телеутов „доказывали” свой бубен самому Ульгеню. После того как „оживленный” бубен получал одобрение духов и божеств, он был готов к ритуальному употреблению. Животное, шкурой которого был обтянут бубен, шорский шаман называл таг-бура (таг — гора, бура — дикое рогатое животное) и считал своим главным духом-покровителем.
В алтайском обряде для нас понятна необходимость путешествия в мир духов: камлая с новым бубном, шаман показывал его своим духам-покровителям, почитаемым духам родовых гор. Но, пожалуй, основная ценность алтайских материалов состоит в том, что они разъясняют истинную, главную роль отождествленного с бубном животного. Это не просто верховое животное. Это внешняя душа-двойник шамана. „Шаман всячески оберегал своего таг-бура, оберегая тем самым свою шаманскую силу и жизнь… Враждующие шорские шаманы старались выведать друг про друга, где шаман прячет своего таг-бура, подстрелить его, чтобы таким образом лишить противника жизни. У тубаларов шаманы во время камлания при оживлении марала или курана, шкурой которого обтягивался бубен, сразу же старались обеспечить безопасность оживленного животного и отправляли его в далекую тайгу, где прятали в глухом месте.*Шаман при этом исходил также из того, что его жизнь воплощена в оживленном животном. И если другой шаман узнавал, где находится этот оживленный марал или куран, он легко мог погубить своего коллегу”[11]. У алтайцев-телеутов душа шамана, она же животное, отождествленное с бубном, называлась тын-бура (тын — жизнь, жизненная сила, душа). При камлании тын-бура приходил и вселялся в шамана, а по окончании обряда удалялся. Шаманы настолько тщательно скрывали местопребывание тын-бура, что не вызывали его вслух при посторонних.
Таким образом, в оживленном бубне мы узнаем душу-двойника наподобие матери-зверя якутов. В бубне воплощалась внешняя душа шамана, имеющая облик животного. И это не просто душа, а сверхъестественное существо, олицетворение шаманской силы и жизни. После смерти шамана тын-бура передавался другому начинающему шаману из того же рода.
Образ матери-зверя помогает понять одну пока еще не разъясненную деталь в представлениях хакасов. Шесть выпуклостей на внешней стороне обечайки бубна у хакасов назывались не „рогами”, как у алтайцев, а „сосцами”. „Эти сосцы питают того духа, который покровительствует бубну… Эти сосцы поддерживают жизнь и шаману”, — писал в конце XIX в. русский этнограф Н. Ф. Катанов. Обычно у народов Сибири бубен шамана обтягивался шкурой животного-самца, а для бубна шаманки брали шкуру самки: соблюдалось соответствие пола. При чем здесь „сосцы”? Возможно, что „сосцы” на ободе остались как воспоминание о „матери-звере”, которую мог в древности олицетворять бубен.
11