Отождествление бубна с шаманской душой объясняет нам и странное на первый взгляд поверье о теснейшей связи жизни шамана с его бубном. У шорцев, например, жизнь шамана исчислялась количеством бубнов. Когда шаман камлал, чтобы показать оживленный бубен духу Мустагу, дух говорил шаману, сколько он должен иметь бубнов в течение своей жизни (от трех до девяти) и сколько лет может пользоваться каждым (от одного года до девяти лет). По истечении срока камлания последним бубном шаман должен был умереть.
Л. П. Потапов зимой 1927 г. встретился с шорским шаманом Сандра. Шаман предупредил этнографа, что окончился срок пользования его последним бубном и он очень скоро умрет. „Основываясь на этом убеждении, он даже торопил меня с записями, — писал Л. П. Потапов. — Он действительно умер на другой день после моего отъезда. При этом все находили эту смерть естественной и совершенно непредотвратимой”. Некоторые шаманы пытались обмануть своих духов и делали украдкой дополнительные, или, как выразился один из алтайцев, „воровские”, бубны. Таким путем они рассчитывали продлить свою жизнь. Конечно, изготовив тайный бубен, шаман не „показывал” его родовым духам и божествам.
Как и многие другие народы Сибири, алтайцы считали, что враждующие шаманы часто вступали в смертельные поединки при помощи своих духов. Побежденный шаман обычно умирал, а из его бубна вытекала кровь. Широко было распространено поверье, что, если уничтожить бубен, умрет и шаман. Кеты на камланиях следили за тем, чтобы впавший в экстаз шаман не выронил и не порвал свой бубен, так как это угрожало жизни шамана. По преданию, в старину, если такой шаман не умирал сразу же сам, его умерщвляли. Когда шамана хоронили, бубен вешали на дерево у могилы. Кожу бубна прорезали ножом, а обод слегка ломали — со смертью шамана умирал и его бубен.
Бубен отождествлялся с оленем у большой группы народов. Кеты даже называли бубен оленем. Отдельные части бубна и подвесок воспринимались как части живого оленя.
Обычно символика бубна объединяла несколько разных значений. При этом в одних случаях значение „бубен-олень” выступало вполне отчетливо, в других — прослеживалось лишь как пережиток. Так, у нганасан значение „бубен-олень” было совершенно ясным, хотя и не единственным. Бубен обтягивался кожей самца дикого оленя. К внутренней части обода прикреплялись четыре кованые скобы с нанизанными на них медными и железными кружочками, по два на каждой. Скобы осмыслялись как ноги оленя. Овальный бубен был сужен с одного конца; эта часть считалась „головой” бубна. Животный облик предмета дополняли „зубы” бубна — бусины разных цветов, нашитые на коже, выступающей за внутренний край обода. Колотушка, обшитая шкуркой со лба дикого оленя, понималась как „язык” и „горло” бубна одновременно.
Всегда ли бубен отождествлялся с оленем или другими дикими рогатыми животными — маралом, лосем? Наверное, нет. Мы уже знаем, что душа-двойник шамана мыслилась и в облике других зверей: медведя, волка, лисицы. Значит, когда-то бубен олицетворял собой и других диких животных. В таких случаях бубен должен был изготовляться из кожи этих животных. И действительно, у некоторых групп хакасов кожа на бубне могла быть медвежьей. Но со временем олень затмил собой образы других животных. На большей части Евразии он уже в древности связывался с небесной сферой. Олень считался образцом быстроты и легкости. По преданиям кетов, у оленя прежде были крылья, как у лебедя, но человеку трудно было управляться с ним, и потому бог отнял у оленя крылья. На своем воображаемом олене шаман возносился в „верхний” мир.
Летящий в небеса олень — не исконный образ. Верования многих народов сохранили ясную память о том, что первоначально шамана переносили в. верхний” мир птицы. По верованиям алтайцев, бубен-олень-конь нес шамана к небесным божествам. Но более древнее „транспортное средство” не было полностью отстранено. Оказывается, бубен на полдороге уставал. Тогда шаман отсылал его отдыхать и продолжал путь на небо верхом на гусе.
Мог ли бубен в древности символизировать птицу? Вряд ли. На ранних этапах истории шаманства бубен должны были отождествлять только с теми животными, чья шкура обтягивала обод. Птичья кожа, понятно, для бубна не годилась.