Теперь нам остается познакомиться с колотушкой, которой шаман стучал по коже бубна.
Первоначально значение колотушки и бубна было единым. Колотушка мыслилась частью животного, воплощенного в бубне. Кеты, например, называли ее „ногой” бубна. У селькупов и кетов вместе с бубном обязательно „оживлялась” и колотушка. Отсюда градация тувинцев и хакасов делать колотушку из рога марала или лося, обычай саамов изготовлять ее из оленьего рога. Даже когда колотушку стали вырезать из дерева, на ее выпуклую сторону приклеивали полоски шкуры со лба дикого оленя* самца (например, у энцев и ненцев) или обтягивали шкурой с ноги лося, марала, дикого козла (алтайцы). Позднее, когда единство символики утратилось, колотушка стала обтягиваться шкурой другого животного — не того, чья шкура пошла на бубен. Так, у шорцев и хакасов колотушку могли обшивать и заячьей шкурой. Когда утвердилось представление о бубне — ездовом животном шамана, колотушка превратилась в плеть, которой шаман погоняет своего чудесного оленя-коня. „Золотой плетью” называли колотушку алтайские камы.
Символика колотушки, как и бубна, со временем стала многозначной. Вырезанная из дерева, она, естественно, несла в себе и символику дерева. Шорцы выбирали для колотушки березовую ветку с развилкой. Энцы, также делавшие колотушку из березы, тыльную сторону ее окрашивали в красный цвет и расписывали черными узкими полосками, символизировавшими ветки березы. На конце рукоятки энцы вырезали голову „березового человека” (духа колотушки). Дух колотушки — поздний образ. Шаманы энцев и ненцев перед камланием мазали жиром — „кормили” голову хозяина колотушки. У якутов дух, воплощенный в колотушке, представлялся в виде волка. На рукоятке очень условно вырезалась волчья голова. Угощая этого духа при камлании, шаман бросал на горячие уголья кусочки жира и брызгал водкой, помахивая над дымом и пламенем концом колотушки.
Никакое явление, возникшее в древние времена, не могло дойти до наших дней в первозданном виде. Разные исторические периоды неизбежно должны были оставить на нем свой отпечаток. Пример тому — бубны XIX — начала XX в. Они несут на себе следы долгого развития верований, связанных с шаманством.
Кафтан с хвостом, „корона” с рогами
Шаманское одеяние, как и бубен, давно заинтересовало исследователей. И. Г. Гмелин и П. С. Паллас, путешествовавшие в XVIII в. по Российской империи, описали костюмы сибирских шаманов. Эти костюмы действительно могли поразить воображение. Сшитые из кожи животных плащи с многочисленными подвесками и „побрякушками”, причудливые головные уборы подчеркивали связь шаманов с миром духов. Такое облачение было обрядовым, а не повседневным. Как писал В. М. Михайловский, „шаманы одеваются особенным образом только при служении духам; в обыкновенной жизни они от своих соплеменников не отличаются никакими наружными признаками”.
Шаман приобретал полный комплект обрядовой одежды лишь по прошествии времени, доказав свою способность к сношению с духами. У кетов, например, шаман обзаводился сначала колотушкой от бубна, потом повязкой на голову, затем нагрудником, после него обувью, еще через какой-то срок рукавицами. Только после этого он мог рассчитывать на бубен с новой колотушкой. Следующим этапом было приобретение жезла. И теперь на очереди были плащ и железная шапка — „корона”. Плащ и „корону” шаман получал всегда одновременно и обыкновенно после многих лет опыта. Затем шаман мог стать обладателем второго бубна.
Обычно считалось, что сделать ритуальную одежду, как и бубен, шаман может только по указанию духов. Встреченный И. Г. Гмелиным шаман-эвенк шапки не имел, „потому что старая сгорела, а новой божество не дает”. Если шаман, получив от духов приказ изготовить костюм, медлил с исполнением, духи давали знать о своем недовольстве. Алтайская шаманка жаловалась А. В. Анохину, что на нее нападают духи к „жуют ей руки и ноги” за то, что она не шьет себе новый плащ вместо утраченного старого.