Чем шире был круг людей, имевших право занять место шамана, тем больше жертв находила себе „шаманская болезнь”. По верованиям эвенков, после смерти шамана его духи оставались неуправляемыми и желали найти нового хозяина среди членов рода, а потому бродили, причиняя им болезни. Особенно подверженными заболеваниям оказывались ближайшие родственники шамана, молодые люди обоего пола. С. М. Широкогоров писал: „Больные делаются задумчивыми и рассеянными, лишаются работоспособности, не могут заниматься обычным трудом, много спят, во сне постоянно бредят, вскакивают на ложе, стремятся удалиться от людей, иногда убегают в тайгу и там остаются подолгу, обычно отказываются от пиши и худеют. Иногда это заболевание сопровождается истерическими припадками со всеми типичными проявлениями истерии: судорогами, „мостом”, нечувствительностью, светобоязнью и т. д. Иногда больных находят в лесу забравшимися во время припадка на дерево или сидящими между скалами или в пещерах… Никакое лечение здесь не помогает”. Нужен новый шаман.
Могло сложиться мнение, что духи не остановили свой выбор на каком-либо из заболевших. Тогда „болезнь начинает захватывать новых членов рода, давая при этом новые видоизменения ее. Взрослые люди делаются нервными и совершают акты необъяснимой грубости, даже преступления; начинают развиваться всеобщее раздражение, склонность к истерическим припадкам; смертность от самого болезненного состояния и несчастных случаев увеличивается”. Такое состояние могло даже грозить роду гибелью. Все становилось на свои места, как кто-либо проявлял признаки избрания духами. К нему присматривались. Но вот складывалась уверенность, что ошибки нет. Назначался день, когда новый шаман приносил первую жертву духам, что знаменовало его признание родом. Напряжение спадало. Появление нового шамана „излечивает остальных возможных кандидатов в шаманы, и в роде наступает мало-помалу общее успокоение”[20]. Итак, „шаманская болезнь” не была неожиданной и проявлялась тогда, когда людям был нужен шаман.
Нередко детей готовили к шаманской деятельности с ранних лет. По верованиям шорцев будущий шаман должен родиться с „отметкой” бога Ульгеня с „лишней костью”. Так назывли и бугорок на пальце руки или ноги, и даже ямку в мочке уха. Старики, увидев „отметку”, указывали на нее родителям, родители обращались к шаману. Шаман камлал, чтобы узнать у главного местного духа — хозяина горы, будет ли ребенок камо „Дух, как правило, „подтверждает” это, и ребенку с детств внушают, что он будущий кам”. И. Д. Хлопина сообщала о мальчике, который начал камлать, играя, с трех лет. Его „отметкой было утолщение кости у щиколотки на левой ноге. „Вместе бубна он брал… сковородку, дощечку и пр., вместо слов произносил нечленораздельные звуки, и все были уверены, что он — будущий кам”.
Похожий случай удалось наблюдать среди нганасан в 70-е годы и Г, Н. Грачевой. „На наших глазах, — пишет она, — происходило и первоначальное „обучение” в виде игры маленького мальчика, который уже в четыре года имел небольшой бубен, маленькую шаманскую шапочку. В пять лет он удивительно верно повторял шаманские напевы деда. В шесть лет уже привязывала себя к шесту в чуме, надев свою шаманскую шапочку, и, стуча палочкой по крюку для подвески котла, прыгал, подражая деду”.
Людям нужен был защитник от несчастий и заболеваний. Поэтому они обычно сочувственно относились к возможным кандидатам в шаманы, направляя и подбадривая их. Поддержка коллектива способствовала становлению шамана. Готовность человека к „шаманской болезни”, а иногда и само развитие ее во многом зависели от отношения к нему окружающих. Порой коллектив сам решал, кому стать шаманом, и признаки „шаманской болезни” не оказывали влияния на судьбу человека. О таком случае рассказывал С. М. Широкогоров.
В самом начале XX в. погиб один маньчжурский шаман. Через несколько лет членов его рода стали преследовать постоянные неудачи в делах, а также нервные заболевания, которые особенно сильно проявлялись у двух лиц — у младшего сына и у сожительницы покойного шамана. В роде образовалось два течения: одни считали нежелательным, чтобы женщина стала родовым шаманом, а другие поддерживали ее. Наконец решено было „созвать весь род, избрать жюри из трех лиц и разрешить вопрос, кому же из двух быть шаманом”. Заболевание женщины, которой было 36–37 лет, носило тяжелые формы — „она пропадала по нескольку дней в тайге, где находили ее застрявшей между сучьями деревьев, истерзанную и избитую. Это состояние сопровождалось истерическими припадками”. 22-летнему шаманскому сыну лишь грезились таинственные сны, да „ночью он вскакивал и начинал шаманить без бубна”. Тем не менее в день испытаний, происходивших в присутствии 60–70 человек, женщине не удалось привести себя в состояние экстаза, а второй кандидат, хотя вначале духи и „не хотели” в него „вмещаться”, мало-помалу вошел в роль и „на четвертую ночь доказал перед всеми, что он духами владеет вполне”. Почему так случилось? „Одною из причин неудачи кандидатки, несомненно, было нежелание большинства иметь ее шаманом. Ей подсовывали сырой, малозвучный бубен, смеялись и т. д., что, несомненно, ей мешало сосредоточиться”. Было решено, что не она владеет духами, а духи владеют ею и поэтому быть шаманкой она не может.
20