7. Многие специалисты отграничивают родовой культ от шаманства. И хотя кое-где родовым культом, по существу, было именно шаманство, принято думать, что в этих случаях шаманство сравнительно недавно „слилось” или „сплелось” с древним родовым культом: усилив свои позиции, шаман принял на себя, целиком или частично, функции родового жреца. Но такое суждение упрощает взаимосвязь шаманства и родового культа, совершаемого без участия шаманов. Оно пренебрегает фактами, которые говорят об обратном — о процессе высвобождения родовых культов из шаманства.
Вот один из примеров. У ульчей в начале XX в. родовые культы не были связаны с шаманством. Большинство родов даже не имело своих шаманов, и в случае нужды их приглашали из других мест. Но один из важнейших обрядов, совершаемых родом, оставался шаманским по существу, так как провести его могли только шаманы. Это — „большие поминки”, проводы душ мертвых на „тот свет”. Исполнение обряда было делом рода. „Большие поминки были дорогим и сложным обрядом, и поэтому каждый род ждал, пока у него не „соберется” несколько покойников, чтобы скопом отправить их души в загробное царство… У шамана была очередь на совершение поминок; очередь нельзя было нарушить”. В данном случае совершенно не годится объяснение, что шаманы будто бы „узурпировали” ритуал, некогда совершавшийся родом без шаману. Проводы душ — исконная работа шамана, тесно связанная с его функцией охранителя душ сородичей. Здесь налицо процесс разложения шаманства. Оно уже не существует как родовой культ; вместе с тем еще живо убеждение, что важный для рода обряд нельзя провести без шамана.
Противопоставляя шаманство родовым культам, обычно ссылаются на „медвежий праздник” — обрядовое убиение и поедание медведя у ряда народов Сибири, в котором шаману отводилась скромная роль рядового участника. Более того, ему запрещалось камлать и (например, у ульчей) есть мясо медведя.
Из этого делался следующий вывод: поскольку „медвежий праздник” — ритуал по происхождению тотемистический (а, как мы помним, тотемизм предшествовал шаманству), то отстранение шамана от главной роли в нем — свидетельство позднего появления шаманства, которое так и не сумело слиться с этим древним родовым празднеством. Но такое рассуждение уязвимо для критики. Ведь в образах шаманских духов, в бубне и ритуальном костюме распознаются ясные следы тотемистических верований. Значит, не только „медвежий праздник”, но и шаманство уходят своими корнями в тотемизм, сложились на общей основе. Л. Я. Штернберг и А. Ф. Анисимов правильно считали запрет для эвенкийских шаманов охотиться на медведя и есть его мясо также тотемистическим по существу. Ограничениям подвержен не только шаман. У нивхов весь род, устроивший праздник, был лишен права есть медвежье мясо. Хозяева угощали членов другого рода — того, откуда они брали жен. Сами они не притрагивались к мясу. Этот запрет, вероятно, выражает связь всего рода с животным, которое некогда почиталось как тотем.
Таким образом, „медвежий праздник” не может служить примером изначальной отчужденности шаманства от родовых культов.
Более того, мы вправе думать, что именно шаманство способствовало зарождению отдельных родовых культов. В частности, в шаманстве берет свои истоки культ предков. С. А. Токарев уже отмечал, что народы Сибири, в общем, не почитали родовых предков, за исключением предков-шаманов.
Это выделение шаманов внушалось верой в особые судьбы шаманской души, воспитанной духами в ином мире, имеющей тесную связь с духом-покровителем. По воззрениям ненцев, душа шамана после смерти не уходила в загробный мир, а попадала в иные миры или странствовала среди живых. Душа умершего шамана селькупов возвращалась к божеству Ылында кота — Старухе жизни, прародительнице. Божество вновь посылало ее жить на нашу землю, где она вселялась в шамана того же рода. Кеты приписывали шаманам долголетие и даже бессмертие. Имелось поверье, что умерших шаманов нельзя хоронить в течение семи дней, так как „они могли ожить”. Алтайцы не знали почитания умерших. „Мысль о поклонении умершим людям представляется им смешной и нелепой”, — писал С. А. Токарев. Душа человека после смерти должна идти в подземный мир к Эрлику. Но души шаманов объявлялись „чистыми” духами, благожелательными к людям. Изображение умершего шамана алтайцы кропили вином, подвешивали на почетном месте в жилище. У ненцев среди священных шаманских предметов было изображение первого шамана рода. Большого развития культ умерших шаманов достиг у бурят.