В разных обществах развитие религиозных воззрений шло неодинаковыми путями. Складывались свои вероучения, свои типы жречества. Различными были и взаимоотношения шаманства с новыми культами, идеями и целыми религиозными системами. Но при всем разнообразии вариантов повсеместно протекал единый процесс: упадок шаманства. Оно уже давно не было главным культом и отодвигалось все дальше со сцены общественной жизни в закоулки повседневного быта. Выцветали и яркие краски его ритуального наряда.
При этом воззрения и мифы, характерные для шаманства, оказали большое влияние на поздние религии. В античных религиях, например, важное место занимал культ умирающих и воскресающих богов плодородия. Таким богом был финикийско-греческий Адонис. Согласно мифам, после гибели Адониса Афродита (Астарта) вызволяет его из подземного царства мертвых. По воле Зевса он должен зиму проводить в преисподней, а весной возвращаться на землю. (В этом мифе отразилось ежегодное умирание и возрождение природы.) Но мы помним, что и шаман посещал иные миры, а порой и возвращал умершего к жизни. Возможно, мифы о богах плодородия берут свое начало в шаманстве.
С шаманством связана и известная чуть ли не всем религиям мира фигура пророка. В пророке — избраннике бога, который возвещает народу услышанные от самого бога (или ангела) откровения, — нетрудно узнать сбросившего с себя ритуальную мишуру шамана. В измененном обличье, в новых общественных условиях бывший шаман продолжал утверждать себя в древней роли посредника между людьми и божеством. Он сберег кое-что от наследия шаманской эпохи. Так, ветхозаветные пророки бывали одержимы духом. „И когда он (бог. — В. Б.) говорил мне, вошел в меня дух…”, — читаем в книге пророка Иезекииля (Иез. 2:2). Пророки переживали леденящие душу видения. Тот же Иезекииль не раз ощущал, что переносится в иные места: „И простер он (бог. — В. Б.) как бы руку и взял меня за волоса головы моей, и поднял меня дух между землею и небом, и принес меня… в Иерусалим…” (Иез. 8:3). В легендарных житиях основателей новых религий в преображенном виде сохранен главный мотив „шаманской болезни” — „пересотворение” шамана. К шаманскому „пересотворению” восходят казнь и воскресение Христа, как и сама идея целесообразности его мучительной смерти. Этот мотив более ясно сохранен в исламе. Согласно преданиям, Джабраил и другие ангелы рассекают тело пророка Мухаммеда и очищают его от скверны, чтобы сделать совершенным. Шаманский характер имеет и легенда о вознесении Мухаммеда верхом на фантастическом животном на небо, где ему были показаны рай и ад.
Долгое время несли на себе шаманские черты и разные типы жрецов. Это хорошо видно на примере античного греко-римского жречества. Здесь и экстаз как кратковременное безумие, и способность прорицать, вызванные вселением божества. Устами греческой прорицательницы Кассандры, по словам Цицерона, „говорит бог, заключенный в человеческое тело”. Влюбленный в Кассандру Аполлон одарил ее способностью видеть будущее. Оно представало перед ней в ужасных картинах: „Словно в кровавый туман я гляжу. Вон — душат детей… Жарят, отцу подают на обед…” Как средство вызывать экстаз широко применялись бубны и литавры. Жрецы говорили с богами на особом языке. Жреческое звание и пророческий дар передавались по наследству.
Сохранение в религиях традиций глубокой древности — всеобщая закономерность. Каждая новая идеология, вытесняя старую, использует прежние образы и идеи для своих нужд. „Раз возникнув, религия всегда сохраняет известный запас представлений, унаследованный от прежних времен…”[23], — указывал Ф. Энгельс. Со временем древние воззрения постепенно угасают. Когда в античном обществе набрал силу официальный культ, шаманские приемы продолжали жить только в практике низшего духовенства (колдуны, ворожеи, знахари). Тем не менее и позже, в средневековье, некогда связанные с шаманством идеи оказывали столь сильное влияние на жизнь народов Европы, что христианские инквизиторы сочли их опасными для судеб церкви. Они подвергали пыткам и жгли на кострах колдунов и ведьм за их воображаемое сожительство с дьяволом и полеты на бесовские сборища. Поверья о разного рода колдунах и колдуньях большей частью берут свое начало в шаманстве. В этих поверьях мы найдем и особые обстоятельства рождения как признак избрания, и связь с духами, и экстаз, и путешествия души. Не случайно обратившийся в собаку нанайский шаман так близко напоминает злую мачеху-ведьму из повести Н. В. Гоголя „Майская ночь, или Утопленница”.