Итак, пора оценить обстановку. Кровь вампира сработала, я жив. Невероятно, но это так. Однако, в себе я ничего нового пока не обнаружил, никаких изменений. Попробовал поднять искалеченный диван одной рукой — приподнял с трудом, силой вампирской даже и не пахнет. Что я сделал не так? В чем ошибся? Или это все сказки насчет особых способностей? Мне бы радоваться, что просто жив остался после безумной, ничем не оправданной авантюры, но я чувствовал себя обманутым.
Что я знал об обращении в вампира? Только то, что, умерев с кровью этого существа в организме, воскреснешь, и в новом качестве. Возможно, должно быть что-то еще, чего я не знаю, и мне нужно как можно скорее это выяснить. Самое время вернуться домой к отцу и дождаться прихода лорда Гэбриэла. Вряд ли я в ближайшее время найду другого вампира, способного мне все объяснить. Это, конечно, очень рискованно — показываться ему на глаза, но не оставлять же отца одного, да и мое время может быть упущено. Я глянул на наручные часы. Уже вечер, а выстрелил я себе в сердце поздней ночью. Значит, пролежал я здесь больше двенадцати часов. Отец точно с ума сходит, а вампир обещал появиться нынче же, значит, пора отправляться на встречу с создателем, и, вероятно, с судьбой. Приняв душ, я переоделся, выбрав свой самый лучший повседневный костюм и свежую белоснежную сорочку, почувствовал себя вполне готовым к любым обстоятельствам и неожиданностям. Привычным жестом откинув непокорную челку с глаз, вышел из дома.
Отец ждал меня. Я нашел его в комнате Наоми. При взгляде на его молчаливое страдание, меня вновь кольнуло чувство вины за то, что я чуть было не оставил его совершенно одного, ведь никакой гарантии в моей затее мне никто не давал. До сих пор еще оставалась вероятность полного провала, если я не узнаю способ завершить превращение, или если не удастся уговорить Гэбриэла сохранить мне жизнь.
Гаэтан поднялся мне навстречу.
— Сынок, где ты пропадал весь день? Я начал волноваться.
— Все в порядке, отец. Я был у себя. Нужно было сделать кое-что безотлагательное, прости, что пришлось уйти без предупреждения.
Отец слегка улыбнулся одними губами, но глаза оставались по-прежнему печальными, страдающими, но и немного настороженными. Смотрит так, будто ждет, что я снова начну задавать вопросы о своем чудесном исцелении и личности таинственного гостя. Наверное, придумал версию, готовый соврать мне впервые в жизни. Я сам себя в этот момент ненавидел за то, что придется добавить ему еще переживаний, но сделанного не воротишь.
— Ну, конечно, Джори, не слушай старика, ты давно взрослый мужчина и не должен отчитываться. Просто после всех этих событий, что свалились на нас с тобой в последнее время, я боюсь потерять и тебя тоже, боюсь настолько, что на все готов пойти, чтобы этого не произошло, — говорил он очень серьезно с волнением в голосе. — Сейчас я просто счастлив, что ты поправился.
— Я знаю, отец, — опустив глаза, произнес я. Вот и момент истины. Как он это воспримет? — Я знаю, на что ты пошел, чтобы вылечить меня.
Гаэтан был донельзя удивлен и смотрел на меня со смесью тревоги и недоверия. Конечно, он же не догадывается о том, что я в курсе его связей с вампирами.
— Прости меня, отец. Я знаю, что ты никогда не пожелал бы мне подобной участи, но я принял решение самостоятельно и уже ничего не изменить. Я понял, что хочу жить именно так, а не иначе. Возможно, это и будет моей самой большой ошибкой, но я сделал свой выбор.
Такого ужаса на лице отца я не видел еще ни разу в жизни. Представляю, как бешено колотится сейчас его сердце, мне даже казалось, что я его слышу. Вполне возможно, так и было, ведь я уже должен был начать превращаться в вампира с его усиленным слухом.
— О чем ты, сынок? — спросил отец, и я буквально чувствовал, как он внутренне холодеет в ожидании моего ответа и отчаянно надеется, что я развею его опасения. — Что ты сделал?
Я молча вытащил из кармана пиджака револьвер и протянул ему. Гаэтан пошатнулся, ему стало плохо, я поддержал его, усадив обратно в кресло. Бледный и раздавленный ужасным осознанием происходящего, отец не мог вымолвить ни слова, только качал головой, отрицая, не в силах смириться с правдой. Я чувствовал себя предателем и подлецом. Надо же было быть настолько эгоистичной сволочью, чтобы добивать старика в такой тяжелый период его жизни.