Вчера, пока улаживал дела и подписывал контракты, я пренебрег своей жаждой, отправился в клуб, не утолив ее предварительно. Был уверен, что уже вполне себя контролирую. Собственно, так и было, при необходимости я уже мог выдержать без крови до двух дней. Но вчера затуманенный алкоголем мозг просто отказался мне служить, и на место рассудительного Джори-человека пришел кровожадный Джори-вампир. И вот ведь дурак, второй раз на те же грабли!
Потом я подумал о Розе. Такой красивой и умной ведьме, и такой холодной и безжизненной сейчас, лежащей на полу в своей гостиной.
Стоп, а как же вербена?! Ведь она утверждала, что пьет ее, как и все посвященные. По идее, окажись у нее в крови эта трава, она бы мне все внутренности сожгла. Получается, Роза беспечно перестала пить настой. Но почему?! Теперь я вряд ли это узнаю. Как же глупо! И как не вовремя. Ведь если она успела поделиться с кем-то из своего ведьмовского сообщества, что встречается с вампиром, не сносить мне головы. Гэбриэл и об этом предупреждал: не стоит ссориться с ведьмами, не жалуют они нас, а уж за одну из своих и подавно отомстить захотят. Хотя Роза утверждала, что почти не общается с другими ведьмами, но, все же, мне стоило принять меры и замести следы.
Сам поражаясь своим хладнокровным и жестким мыслям, я вышел из ванной и оделся. Может быть, это просто шок и я не до конца осознал содеянное? Иначе, чем еще можно объяснить почти полное отсутствие эмоций с моей стороны? Я убил милую девушку, дарившую мне свою любовь, и сижу, смотрю на ее труп будто чужими глазами, и рассуждаю, как бы скрыть следы своего преступления.
Бред какой-то! Или же я все-таки постепенно превращаюсь в того самого монстра, с каждым следующим убийством теряя человечность? Я встал и раздраженно поднял труп Розы с пола, завернул в плед, сдернутый с кресла, и уложил на диван, будто не видя ее, снимаю с себя всю вину. Ага, как же! До чего же бесит то, что я не могу выбраться из этого дома до темноты! Черт бы побрал это солнце. Запах крови аж в ноздри бьет.
Я разыскал кухню — крохотную и аккуратную, как и все в этом домишке, налил стакан воды и, пока пил, избавляясь от привкуса крови, неожиданно услышал странный звук, доносящийся из глубины дома. Как будто царапанье вперемешку с тихим поскуливанием. А Роза утверждала, что живет одна. Я отправился на звук, и, открыв дверь одной из комнат, скорее всего, спальни хозяйки, обнаружил источник шума.
В закрытом помещении находились два щенка — совсем молодых, не больше четырех месяцев отроду, разных пород и окраса, но одинаково жалобно тявкающих от голода, вероятно.
— Эй, ребятки, — я присел на корточки и поманил щенков к себе, псы сперва нерешительно, но, потом все же осмелев, подошли ко мне и ткнулись холодными носами в руку. — Хорошие мальчики.
Я потрепал их обоих по загривкам и поспешил обратно на кухню, необходимо было раздобыть им еду. Там же я на этот раз и обнаружил миски, которые не заметил сразу, а потом в буфете нашел немного хлеба и молоко. Раскрошив хлеб и смешав его в молоке, я собрался идти за щенками, но они уже сами притопали на кухню и жадно набросились на еду.
Усевшись прямо на пол, прислонившись спиной к холодной стене, я с умилением наблюдал, как бедняги чавкают так, что уши трясутся. Пока они ели, я смог их хорошенько рассмотреть. Оба, безусловно, чистой породы, оба мужского пола.
Тот, что покрупней, несомненно, отпрыск датского дога, почти такого же я видел у своего соседа, его кобель вымахал с половину моего роста, а на лапы встанет, так на полторы головы выше меня станет, точно. Хорошая собака. Этот же пока совсем невелик, окрас, как и у большинства его родственников, мраморный, рыжевато серый.
Второй — поменьше ростом и покруглее, скорее всего, ретривер золотистой масти, очень красивый. Вот ведь, бедолаги, жуют и не подозревают, что я их без хозяйки оставил. Наевшись, псы вновь подошли ко мне, знакомиться, наверное. Я по очереди приподнял каждого, заглянул в доверчивые черные глаза, пощекотал по животам и, повертев их ошейники, выяснил, что кличка дога — Аксель, а его пушистого собрата зовут Йорген.
Немка Роза и собак назвала по-своему, по-немецки.
До заката я так и просидел на полу в кухне, играя со щенками. Раза три-четыре мне пришлось осторожно выпускать их ненадолго в крошечный палисадник возле дома, когда они начинали просяще поскуливать под дверью. Время пролетело почти незаметно, занятие захватило меня, позволяя ни о чем не думать. Но едва солнце скрылось за горизонтом, я как будто очнулся и понял, что пришло время действовать.