— Ну, что Вы, Эванджелина, — практически искренне ужаснулся я. — Как бы я смел даже помыслить о подобном!
Она все еще с большим подозрением продолжала буравить меня взглядом, ожидая ответа:
— Тогда соизвольте объясниться, месье Ансело.
— С удовольствием, мадам, — улыбнулся я ей одной из своих фирменных улыбок, обычно не оставляющих равнодушными представительниц противоположного пола. — Я хотел бы поделиться с Вами одним любопытным опытом. Еще вчера у меня на левой руке был довольно большой и грубый рубец, оставшийся с детских лет, а теперь — совершенно чистая кожа, ничуть не отличающаяся от той, что на второй руке. Так вот, прошу меня извинить, но мне кажется, что Вас должна заинтересовать возможность раз и навсегда полностью избавиться от любых довампирских дефектов и рубцов, — проговорил я, словно купец, рекламирующий волшебный эликсир.
В ее внимательных глазах загорелась искорка зарождающегося интереса, она заерзала на месте и выжидающе уставилась на меня.
— Ну, в общем-то, да, месье, меня это безусловно может заинтересовать, — осторожно проговорила она после недолгого раздумья. — Надеюсь, ты понимаешь, — подозрительно прищурив глаза, она вдруг перешла на «ты», — что если это будет мошенничество, тебя не спасет никакой дипломатический статус?
Уловив момент, я решил, что пора переходить Рубикон.
— Это не мошенничество, Эванджелина, — уверенно и настойчиво проговорил я. — Предлагаю сделку. Сначала ты воспользуешься моим способом. А когда увидишь в зеркале результат, все же подпишешь договор. Потому что тогда тебе больше не придётся прятать своего мужа и делать вид, что он сбежал.
Она страшно побледнела и с ужасом уставившись на меня, как на призрачного мстителя. А потом, неожиданно резко вскочив на ноги, моментально оказалась рядом со мной, и, буквально сорвав со стула левой рукой за горло с силой, многократно превосходившей мою, впечатала мою голову затылком в стену так, что, у меня от боли искры посыпались и поплыли красные круги перед глазами. Шея моя была стиснута, дыхание оказалось почти перекрыто, и я с огромным трудом, задыхаясь, старался втянуть немного воздуха.
Судорожно вцепившись двумя руками в ее пальцы, пытаясь хоть немного ослабить давление, с каждой секундой я отчетливее понимал, что мне это не удастся. И все же, я еще не потерял надежды образумить ее. Не в моих принципах сдаваться, тем более, когда ставка моя жизнь, а главное — честь.
— Кажется, ты сам дьявол, Джорджес, — прошипела она мне в лицо, сверкая красными глазами. — Что еще ты знаешь? И кто еще знает об этом… об этой твоей выдумке? — поправилась Эванджелина. — Если ты правдиво все расскажешь, я убью тебя быстро. Если будешь юлить, я сначала постепенно вытяну из тебя все твои внутренности, дав тебе возможность все это прочувствовать и полюбоваться на них, а до сердца доберусь в самую последнюю очередь. Так же поступлю после и с той вертихвосткой, которая уже несколько лет не дает мне покоя, и которую вы считаете членом вашего Совета.
В доказательство того, что не шутит, она медленно, но неумолимо и жестко начала вдавливать свои пальцы с острыми твердыми ногтями прямо сквозь сорочку, постепенно раздирая ими мою кожу и мышцы брюшного пресса. Еще ни разу в жизни мне не приходилось испытывать подобных мучений, или хотя бы чего-то подобного. Перед глазами плыл уже плотный кровавый туман. Задыхаясь и захлебываясь от ослепительной боли сильнее, чем от стиснутого горла, я находился на грани сознания, но, тем не менее, все же постарался удержать себя в руках:
— Никто не знает, — мучительно хрипел я, с трудом выдавливая слова. — Я адвокат, и всегда храню чужие тайны. И если ты сейчас убьешь меня, так ничего и не сможешь сделать со своим лицом.
Надеюсь, что я все же не промахнулся. Или сейчас все разрешиться, или не сносить мне головы, причем тоже, скорее всего, в этот же момент. Похоже, мои слова задели ее сильнее, чем я ожидал. Вот дьявол! Однако ее пальцы все же приостановили свое движение. Еще какое-то время вампирша пристально вглядывалась в мои глаза, пока, очевидно, увиденное не убедило ее в чем-то. Она отпустила горло и выдернула руку из моего живота, заставив судорожно втянуть воздух сквозь стиснутые зубы. Безумная боль, пульсируя, постепенно начала стихать.
Как ни странно, я даже не разъярился, скорее, испытывал мстительное злорадство. Как бы ни пыталась старая горгона давить, а все равно все шло по моему плану, и голова моя по-прежнему работала ясно. Опустив глаза вниз, я взглянул на прорванную окровавленную рубашку и, постаравшись прикрыть ее пиджаком, вполне оправданно возмутился: