Дон Кихот – актёр или безумец?
Дульсиней растлитель или фат?
В чистом поле уши рвущий зуммер,
как сигнализация утрат,
разнесёт по дальним белым сёлам
зов идальго: "Мельницы, на бой!"...
Полусумасшедшие глаголы
в медный таз стучат наперебой –
"защити, убей, не трогай, слушай,
оглянись назад, смотри вперёд..."
Посреди вселенской душной суши
Росинант, осёдланный в полёт,
ждёт команды (кляча и романтик!)
проклинает подлую судьбу...
Бег стратегий слаженностью тактик
путь прочертит на горячем лбу,
а интуитивность экстраверта
схватит крепче ржавое копьё.
.............................
Обедневший циник Сааведра
мутный кальвадос в таверне пьёт...
Я могла бы...
Я могла б на рассвете и номер стереть, и обиду...
Я могла бы избавиться вовсе от скверных привычек...
Я б хотела, любовь потеряв ненадолго из виду,
Убедить и тебя и себя, что ты мне безразличен.
Я б растёрла запястья, затёкшие в бывших объятьях...
Я б забыла слова из кроссворда в холодном вагоне...
Я могла бы позволить любимому платью измяться,
Для того, чтоб растратить бесстыдство прошедших агоний.
Но я помню и номер и голос, и запах, и плечи...
Но я знаю и смех твой и плач, и чуть слышные стоны...
Я кручу до сих пор так давно нами взбитые смерчи,
Капли горя стирая с сочащейся миром иконы.
До сих пор я пытаюсь подклеить, подкрасить, поправить,
Залечить, зализать, зарастить незажившие раны...
Я так глупо надеюсь тебя не пустить к переправе.
Переправиться сможешь чуть позже.
А хочешь – чуть раньше?..
--------------------------
после: "Если встречи с тобой я свела до разряда привычки" Мария Харьковская
"Привычка" Файфер
Романс
"...тишина, тебе меня не жалко?..
свет сочится из-под лунных вежд...
я сижу: заочница-весталка
над конспектом сбывшихся надежд..."
Не-удавшийся романс...
Осень – маркитантка иль весталка?
Храм или кибитка на ветру?
Листья, пересыпанные тальком,
прошлое в заложники берут...
Тени виноградников Токая
сохнут, дозревая без тебя...
Для кого каштаны я таскаю,
на куски ушедшее дробя?
Облаков холодные перины
пух роняют в тёмный горизонт...
Осень нам устроила смотрины,
закрывая свадебный сезон.
Пальцы мне неискренне целуя,
пожалей, мой милый, не меня...
Дождь, шептавший ночью "аллилуйя",
нам поможет многое понять:
почему нещадно и до крика
мы пытали души тишиной?
Почему скрипучая кибитка
нам служила храмовой стеной?
Я сижу над смятыми листами
долговых расписок и молитв...
Прошлое когда-нибудь настанет,
будущее, может, отболит...
не буду больше...
табачный дым висит у потолка...
боязнь разлуки прячется за рёбра.
от боли почерневшая рука
листы царапнет росчерком недобрым...
как столбик пепла, сер круговорот
метелей, заблудившихся в прогнозах.
из граней и карнизов эшафот
вдруг прорастёт на Виа Долороза.
и в день восьмой с распятого плаща,
привычно отдалявшего расплату,
я встану с разрешением прощать
и стрелки поверну по циферблату
назад. назад. не вспоминай меня.
парис вернётся к матери гекубе,
а я при свете прожитого дня
"не буду больше"... боже мой, как грубо
оборваны из дыма кружева,
сплетённые полнОчью побледневшей...
и странно не обидные слова
последней смочат губы мне усмешкой...
курю взахлёб. мы видели края,
когда друг к другу в судьбы заходили,
и строчка заплутавшая моя
была укрыта вьюги нежной пылью.
задаток возвращать назначен срок.
мне жутко? хорошо ли мне? не знаю.
завязанный закатом узелок
я беспробудно снами охраняю.
везувием окурков окружу
восьмую ночь незнания друг друга.
утраченного пройденного жгут
наложен и затянут, как подпруга
на белом брюхе чистой простыни,
восьмые сутки девственность хранящей.
"ты девочка моя... ты извини...
мой безнадёжно нежный ангел падший".
Семейное
Посткоитальной скукою охвачен,
Ты отрешённо смотришь в холодильник...
Где ж тот горячий сумасшедший мачо,
Поевший будто яблок молодильных?
Ты был готов на дерзкие безумства!
Ты весь пылал желаньем ласки томной!
Но прозвенел неслышно некий зуммер
И предо мной до боли мне знакомый –
В домашних тапках с бахромою сзади,
В любимых джинсах с дыркой на колене –
Потёртый Штирлиц, мной терпимый ради
Семнадцати коротеньких мгновений...
Ненужные слова
"...мой сентябрь – закончится тобой...
твой октябрь начнётся...но не мною..."
встали на рассыпанный горох
слепки душ, помеченные перцем
лиственно-бумажный горький вдох
сентябрём наказанное сердце
отменю ненужные слова
вразнобой влетевшие в эпоху
тот, кто нежно руки целовал
оказался просто скоморохом
бубенцы звенят на колпаке
как набат, зовущий небо к бунту
волны, протекая налегке
смоют нелюбимое по пунктам
натяну разлуки тетиву
дрогнут руки зло и лицемерно
в зазеркалье мира уплыву
в лодке розенкранца с гильденстерном
не прочтёшь... я всё же напишу
горе зашифрую алфавитом
как же это? я ещё дышу
несмотря на то, что я убита
Подстрочник
Верлибрами истории подстрочник
начертан нерифмованно и мрачно...
Избитые приёмы многоточий –
притворны, как невинность новобрачной
в горячечном сюжете о дуэли
и ревности из тысячи осколков...
Дамасской стали взмахи разлетелись
обрывками из трепетного шёлка.
В шуршаньи юбок слышались Петрарке
слова любви, слетавшие на плечи...
А мы с тобой – измены перестарки,
друг друга позабывшие до встречи,
мы слепы, холодны и безучастны
к стараниям ноябрьского бреда...
Финальное просыпанное счастье –
пустых объятий пиррова победа.
Любовь по Сент-Экзюпери
Не суть, где ты – Хоккайдо, Питер, Чили...
Ведь мы в ответе, что не говори,
(да-да, май дарлинг – Сент-Экзюпери)
За тех, что ненароком приручили...