Всегда вокруг было множество проституток, с некоторыми мы подружились. Одну из них звали мадемуазель Клод, ее историю я описал. Она была довольно необычной девушкой. Жермена (я упоминал о ней в “Тропике Рака”) на самом деле ничего для меня не значила. В то время, когда я работал корректором в “Чикаго трибюн”, неподалеку от редакции было маленькое бистро, где мы обедали после работы. Задняя комната была такой просторной, что вмещала дюжину клиентов. Мы заканчивали работу в два часа дня - время, когда и проститутки прекращали работу, чтобы присоединиться к своим maqueraux*.
В дальней комнате бистро мы все встречались и вместе обедали. Помню алжирскую девушку с большими выразительными глазами, красивую проститутку, к тому же очень начитанную. Мы часто разговаривали с ней о Прусте, Поле Валери, Андре Жиде и т.д. Она хорошо знала их произведения.
Однажды вечером после окончания ее работы я случайно наткнулся на нее. Я тоже отработал свое. На Монмартре есть бар. Вижу, она мертвецки пьяна. Мне нра-
____________________
* Сутенерам (фр.)
вилась эта девушка и не хотелось, чтобы с ней что-нибудь случилось, поэтому я предложил отвезти ее домой. Только мы прошли несколько кварталов, прямо напротив знаменитого публичного дома, очень популярного, который держали две англичанки, как она решает пописать. Садится на корточки, и из под нее прямо в сточную канаву течет струйка. Следующий факт заключался в том, что она решает заодно и покакать. Затем к нам подошел полицейский и пригрозил забрать нас в участок. Мне как-то удалось уговорить его этого не делать. Я сажаю ее в такси и отправляю домой. Она ревет белугой.
Не помню, чтобы я когда-либо болел в Париже триппером, но страшно страдал от геморроя. Я не избавился от этой напасти до последнего времени, пока не встретил в Беркли замечательного уролога, после нескольких визитов он сказал: “Знаете, не думаю, что вам стоит и дальше беспокоиться по этому поводу. Если у вас рецидив, просто не позволяйте ему вас беспокоить. Не думайте об этом. Все пройдет. Главное, постарайтесь не волноваться”. Я принял его совет близко к сердцу и больше никогда не страдал от этого недуга.
Как я уже говорил, моим веселым собутыльником в те дни был Альфред Перле. Он бывал у меня почти каждый день, мы общались и мне часто приходилось его кормить. В случае необходимости я мог приготовить еду на пять-шесть человек. Если к обеду приходили девушки, мы всегда умудрялись угостить их отборными винами. Часто к концу обеда напивались. Перле взял на себя роль шута. Однажды вечером, когда он был пьян, одна из девушек спровоцировала его раздеться. Сказано - сделано. Во время резкого танцевального па он смахнул на пол стаканы. К этому времени его пошатывало. Затем он начинает изображать Гитлера, что у него здорово получалось. Подпрыгнув, поскальзывается и падает на осколки стекла. Вскоре по всему телу сочится кровь. Все смеются, включая самого Перле, который к этому времени напоминает кровавое месиво. Когда девушки ушли, я положил его на кушетку в студии. Ночью он с нее упал. Когда забрезжил рассвет, он обнаружил себя лежащим в луже крови и блевотины. И, тем не менее, поднялся и, смеясь, дотащился до ванны.
Сегодня жизнь совсем другая.
Все о том, как и где я жил в Париже, описано в “Тропике Рака”. Я переезжал с улицы на улицу, из отеля в отель, из квартиры в квартиру день за днем. У меня не
было постоянного адреса. Я вставал утром, вечно без гроша в кармане, спускался на бульвар Монпарнас, проходил мимо “Купола”, “Селекта”, “Ротонды” в поисках, как я всегда говорю, дружеского лица. Я стал похож на преступника, вглядывающегося в лица прохожих. Он ли - моя продуктовая карточка? Он тот парень, кто мне поможет? Я довольно точно определял людей. Обычно моими благодетелями были американцы или англичане, временами - русские. Редко - французы.
Я самозабвенно врал, от чего, разумеется, никогда не испытывал угрызений совести. Даже сегодня, если надо, я могу соврать, не моргнув глазом. Считаю, что ложь во спасение - это не ложь. Думаю, ложь, не наносящая никому ущерба, ложь, позволяющая тебе уберечь себя от крайности, оправданна. Нет, у меня никогда не возникало никакого чувства вины по этому поводу. Безусловно, я плел самые разные небылицы. Когда вспоминаешь о критическом периоде, когда твоя жизнь висела на волоске, уже не помнишь ни своих действий, ни слов, поскольку это происходило в данную минуту, спонтанно и искренне. Даже если это была ложь, она была истинной. Ее размыло в твоей памяти. У меня никогда не было определенных установок. Я никогда не культивировал это в себе. Всегда действовал интуитивно, бессознательно.
Не помню, как познакомился с литературным агентом. Это был известный писатель Уильям Эспенволл Брэдли. Сначала я показал ему другую книгу (она не особенно его заинтересовала); я написал ее в Америке. А потом - эту новую - “Тропик Рака”, - и он тут же ею загорелся. Сказал, что во всем мире существует только один человек, который осмелился бы ее издать. Речь шла о Джеке Кахане, владельце издательства “Обелиск пресс”. Джек Кахане, англичанин, уроженец Бирмингема. Прожил в Париже много лет и обрел здесь вторую родину. В основном издавал порнографические книги, большую часть которых написал сам под псевдонимом: Время от времени он публиковал книги хороших писателей, таких, как Джойс. Когда Брэ дли принес ему рукопись “Тропик Рака”, он решил вынести ее на суд общественности. Немедленно показал ее своим французским друзьям, писателям и критикам, чтобы те ее оценили. Все отнеслись к ней с энтузиазмом, но никто не верил, что ее можно опубликовать. Считали ее слишком смелой даже для Парижа. Ему потребовалось два, почти три года, прежде чем он отважился на ее публи-
кадию. А деньги на первое издание книги предоставила Анаис Нин.
Ожидая выхода книги, Кахане предложил мне написать небольшую монографию о Д. Г. Лоуренсе. Я никогда не собирался писать подобную книгу, хотя очень интересовался творчеством Лоуренса. Идея Кахане заключалась в том, что моя вторая книга должна носить другой характер, должна некоторым образом создать мне репутацию литературного деятеля. Я решительно возражал. Тогда он сказал: “Ну, вы же, безусловно, можете написать сотню страниц о Лоуренсе, вашем любимце, не правда ли?” Я неохотно согласился. И засел за исследовательскую работу. На основе объемистых конспектов написал 800 страниц и бросил эту затею. Я не смог закончить работу. Основательно запутался.
Думаю, что даже тогда я чувствовал, что у Лоуренса и у меня совершенно разный подход к жизни. Мне казалось, что Лоуренс придает сексу слишком большое значение. Во всяком случае, это скромное поручение написать страниц сто было дано мне на погибель. Я никогда не помышлял о прогулке по лабиринту, из которого не выбраться. Я был настолько поглощен идеями Лоуренса, что уже не различал, где мои мысли и где его. Я убедился, что он, как и я, полон противоречий. Как одержимый, я что-то записывал дни и ночи напролет. Не расставался со своим блокнотом. А в ресторане писал на бумажной скатерти.
До этого случая со мной никогда не происходило ничего подобного, после - такое случалось редко. Этот прецедент помог мне узнать кое-что о себе самом. С одной стороны, я писатель, а с другой - человек, наэлектризованный идеями, - и потому терплю фиаско. Работу над Лоуренсом я оборвал на утверждении, прямо противоположном тому, что говорил вначале. Я совершенно запутался, несмотря на то, что написал несколько абсолютно законченных глав. Сомневаюсь, что когда-либо снова возьмусь писать о чьем-либо жизненном пути и творчестве.
Секс я считаю таким же естественным явлением, как появление на свет или смерть. Не думаю, что это тема для особого обсуждения. Это важная сторона жизни - ее неотъемлемая часть, если хотите, но не понимаю, зачем придавать ей столь большое значение. Тем не менее Лоуренс возвел секс в культ. Он уделял ему особое внимание. Мне кажется, подспудно он имел в виду два возможных пути спасения от действительности: уход в религию или само-