Первое и отнюдь не маловажное затруднение касается смысла и самой возможности такого различения. В самом деле: оно предполагает, что различенные таким образом предложения образуют два вида одного и того же рода, в то время как исходное определение рода приложимо фактически лишь к одному из этих видов. Если предложение, как повторяют за Аристотелем, есть высказывание, утверждающее или отрицающее некоторую вещь о некоторой другой вещи, то оно с необходимостью состоит из двух терминов, каждый из которых обозначает одну из указанных вещей, плюс глагола-связки, утверждающей или отрицающей одну вещь применительно к другой. Коль скоро природа предложения такова, представляется невозможным разделить ее на два класса, или вида, из которых один содержал бы определенные таким образом предложения, а другой объединял бы высказывания совсем иной природы, где мы находим один термин, а затем глагол, играющий в других предложениях роль связки; но вовсе не обнаруживаем второго термина, который соединялся бы с первым посредством связки. Здесь перед нами не два вида одного рода, но (если, по крайней мере, согласиться с дефиницией рассматриваемого рода) два класса высказываний, которые никак не могут входить в один и тот же род. Нельзя определять предложение как атрибуцию предиката субъекту посредством связки — и одновременно помещать в разряд предложений высказывания, в которых имеется субъект и глагол, но нет ни предиката, ни связки. Либо нужно изменить классическое определение логического предложения, либо признать, что экзистенциальные высказывания, называемые de secundo adiacente, не являются предложениями.
Более или менее смутное ощущение данного затруднения выразилось в целом ряде попыток подогнать высказывания этого типа под канон нормального предложения, т. е. в попытках спасти классическое определение предложения. Первый способ достигнуть этого — показать, что в действительности они тоже состоят из субъекта, связки и предиката, хотя и представляют собой сокращенный вариант нормального предложения. Такая редукция кажется тем более законной, что в самом деле существует хорошо известный класс ложных предложений de secundo adjacente, которые действительно состоят из субъекта, связки и предиката. К нему относятся все предложения, в которых вместо глагола быть употребляется другой глагол. Например, предложение огонь жжет равнозначно иной форме предложения, говорящего то же самое: огонь есть жгущий. Как отмечают множество логиков, в действительности перед нами настоящее предложение de tertio adiacente, где глагол разложен на связку и предикат. Итак, неоднократно задавался вопрос: нельзя ли все предложения, которые на первый взгляд кажутся одночленными, свести к нормальному типу двучленного предложения? Возьмем, к примеру, предложение я есмь или Бог есть. Почему бы не мыслить их равнозначными предложениям: я есмь существующий, Бог есть существующий? Их смысл явно остается прежним, а формально они становятся вполне регулярными предложениями de tertio adjacente, где связка играет свою обычную роль атрибутивного связывания предиката и субъекта.
В действительности это лишь видимость. Во всех предложениях типа огонь жжет возможно и до определенной степени корректно разложить глагол на связку и предикат — но именно потому, что здесь нет речи об этом странном глаголе есть, который стоит один в тех предложениях, чей смысл мы пытаемся определить. Если жжет преобразовать в есть жгущий, то термин жгущий означает предикат, смысл которого полностью отличен от смысла связки, соединяющей его с термином огонь. Совершенно иначе обстоит дело в предложениях, где глагол есть один сопровождает субъект. Ибо как его ни описывать и ни понимать, мы не обнаружим здесь ни предиката, ни связки. Возьмем, например, предложение Бог есть существующий. Чтобы глагол здесь стал простой связкой, он должен полностью лишиться своего собственного экзистенциального смысла. Другими словами, есть уже не может означать существует; он лишь означает, что предикат существующий приписывается субъекту Бог. Если бы есть означало «существует», мы получили бы предложение Бог существует существующий. А оно, как очевидно, полностью равнозначно предложению Бог есть, где предикат сливается с глаголом, а глагол перестает быть связкой. Таким образом, мы остаемся при том же одночленном предложении, которое имели в начале, и превратить его в двучленное предложение таким путем оказывается невозможным. Единственный альтернативный путь заключался бы в том, чтобы понять глагол есть как простую связку. Но возможно ли это? Несомненно, возможно — на бумаге, если абстрагироваться от реального смысла, какой мышление приписывает словам, когда мы говорим, что Бог есть существующий. Но если, говоря, что Бог есть, мы подразумеваем, что он существующий, становится абсолютно невозможным помыслить есть как простую связку. Вспомним, что в доброй классической логике связка всегда соотносится с предикатом: Бог есть существующий означает, что Бог есть-существующий. Но существующий и есть — одно и то же. Значит, есть уже не связывает предикат с субъектом, а порождает его, и порождает именно потому, что предикат есть сам этот глагол, только повторенный в другой форме. В предложении огонь есть жгущий глагол есть действительно имеет значение связки, так как то, что он приписывает субъекту, не есть существование: огонь есть «жгущий», как Вергилий есть «поэт». Но в предложении Бог есть существующий предикат, полученный посредством экспликации глагола, просто означает, что собственное значение самого глагола — это существование. Так как слово существующий ничего не присоединяет к глаголу, оно есть псевдопредикат, и так как глагол не приписывает никакого предиката субъекту, он не есть связка. Таким образом, предложение Бог есть существующий обладает лишь видимостью двучленного предложения. Оно остается абсолютно идентичным предложению Бог есть, которое состоит только из глагола и его субъекта[1079]. Если «экзистенциальными предложениями» следует называть предложения, состоящие из субъекта и глагола есть, а «предикативными» (или «атрибутивными», или «категориальными») предложениями те, которые состоят из субъекта, предиката и связки, то мы должны будем сказать, что ни одно экзистенциальное предложение не может быть преобразовано в соответствующее предикативное предложение. Но нельзя ли выполнить противоположную операцию? Нельзя ли показать, что фактически все предикативные предложения представляют собой, по сути, предложения экзистенциальные? Такие попытки действительно предпринимались. Некоторые логики подметили, что определенные предикативные предложения по меньшей мере подразумевают дополнительное экзистенциальное предложение. С психологической точки зрения этого нельзя отрицать: данный факт объясняется фундаментальной двусмысленностью глагола есть. В предложении «Петр читает», т. е. «Петр есть читающий», в принципe пo отношению к Петру просто предицируется чтение; но в то же время вряд ли возможно не мыслить Петра существующим. Дело выглядит таким образом, как если бы одна и та же формула одновременно выражала два суждения, из которых первое как бы облекает собой второе: «Петр есть читающий» и «Петр существует». В таком случае возникает вопрос: может ли эта мысленная импликация принять форму логической редукции? И если может, возможна ли такая редукция во всех случаях без исключения?
[1079]
Тот же вывод уже был сформулирован Джеймсом Миллем в более понятном (по мнению некоторых) виде: «В выражении