— Самозванец нужен, — неожиданно высказалась моя квартирная хозяйка.
— Какой самозванец?
— А как раньше были: Гришка Отрепьев, Пугачев. Народ до того потерялся, что теперь пошел бы за самозванцем. Только бы тот объявил: я, мол, такой и такой-то, царского роду, уцелел случайно, спасли меня… а теперь я пришел свой народ спасать. И все бы за ним валом повалили. Я вам говорю!
— Хрен его знает, — это снова пожилой рабочий, — может, и повалили бы. При царе лучше жилось.
Вот так вывод. Каково это услышать после нескольких десятков лет социалистического строительства. Бред! Отечественная хмарь.
— А многопартийное правительство, как на западе, не лучше ли было бы, не свободнее ли? — снова задаю я коварный вопрос.
Несколько голосов сразу ответили:
— Выборы эти! Опять дурака валять. За 40 лет опротивело к урнам с бумажками шляться. Без нас проводили этих кандидатов, и чего нас к этой лотерее тянут? «Демократия». Агитация за облигации! На хрен! Не умеем мы управлять…. Ну и пусть царь или черт какой управляет, только бы нам покой дали.
— Во всех странах демократия, и ничего — живут.
— Ну, там народ, может, умнее. А нам не надо. Пусть управляют, как хотят, только бы нас не трогали, налогов бы поменьше да работа полегче.
— Да если вы сами прятаться будете, только кряхтеть да у себя дома правительство на хрен посылать, ничего хорошего из этого не получится, так и пропадете.
— Так и пропадем! — хором подтвердили мои собеседники. Только пожилой рабочий, берясь за картуз, хмуро пробормотал:
— Советчиков много. А вот кто бы взял и повел.
— Вы бы пошли, а потом снова на печку?
— А неужели на совещания да на собрания, планы да задания? — с иронией спросил рабочий. — На печку! Работаю, сколько могу. Заплати мне за работу и не трогай меня, дай мне у себя дома пожить. Я, вон, не видел, как у меня дети выросли. А выросли сукиными сынами.
— А на работе, небось, о планах толкуете? Перевыполняете? Одобряете и приветствуете?
— А как же? Куда все, туда и я. Стахановец… с туфтой, как и другие прочие… И долго все это не провалится, я вам говорю, — с ожесточением заключил рабочий. — Без пастуха мы не можем. Придет пастух, махнет кнутом, ну, мы хвостами махнем — и пошли.
— Вот я и говорю, что самозванец нужен, — заключила моя квартирохозяйка, — нам без самозванца не убойтиться. (Она говорила «убойтиться», «утравиться», «утработать», «утойти», зато слово «ирония» в письмах своих преображала в «эронию»; несмотря на это, женщина была неглупая.)
— Да что же хорошего в самозванце? Что он может дать? И разве пойдет рабочий за самозванцем? Ну, мужик, может быть.
— Мы самозванцам всегда верим. А сейчас вера нужна. В социализм народ уже веру потерял. И Гришку Отрепьева бояры доконали, а не народ. Знаю, почитывал — чтобы не просто человек был, Петр Иваныч в очках, а чтобы на нем сиянье был, чтобы фамилии он был древней, царской всего лучше. И чтобы народ он повел за собой без всяких заседаний и постановлений.
— Ну, а дальше что?
— А дальше пусть крестьянин на своей земле работает, а рабочий в городе… Как раньше было.
— С помещиками? С капиталистами?
— Помещиков не надо, а капиталистам можно и в рыло дать. А сейчас кому дашь? Кругом эксплуатируют, а по морде съездить некого. Наше, дескать, государство, советское, народное. Советское оно советское, да только не народное.
Все стали молча и мрачно расходиться. Ни гу-гу!
— Сегодня будьте здесь. Услышите кое-что интересное.
Это Альфский. После нашего откровенного разговора прошло дней пять. Он лукаво улыбнулся и добавил:
— От вашего имени Зетов на днях сообщил лицу, пославшему вас, потрясающую ерунду… Вероятно, награду получите. Только, пожалуй, не успеете.
— А какую ерунду? Если со мной заговорят, я ничего не знаю.
— Обычную. О нашей связи с Америкой и английской разведкой, о сговоре насчет агитации и пропаганды, о диверсиях… Будут ловить якобы существующие документальные данные, а нас на время оставят в покое. Собственно, нам нужно выиграть два дня… Все уже готово.
— Как! Через два дня?
— Ну, да. Куй железо, пока горячо. Вы укоряли нас, что организация наша не массовая. Массовые организации возникают лишь после того, как дело сделано, они на готовом создаются. Массовое недовольство — вот что нужно для успеха нашего дела. А оно есть, пусть глухое, безмолвное, притаившееся. После удачного удара к нам примкнут и массы… Терзать труп.
— Не слишком ли презрительно?
— Ну, я не так выразился: добивать лежачего. Не забывайте, что лежачий еще может подняться… Вот тут и необходима общая поддержка. Вспомните, как в семнадцатом году красная гвардия и матросы буржуазию добивали. Работы очень тяжелой много было. Но сигнал был подан сверху, переворот был совершен путем заговора.
Вечером в кабинете собралось человек тридцать офицеров и несколько штатских, знакомых мне только по именам. Все эти люди всюду выступали за политику и тактику ЦК (а некоторые являлись членами и кандидатами этого ЦК). Все эти люди считались верными слугами существующего режима. Офицеры нервно курили, вполголоса перебрасывались словами; когда открывалась дверь, они все резко оборачивались. Кого-то ждут. Маршала. «Маршала?» — подумала я.
Ага! Вот он! Маршал Волненский.
Все поднялись, подтянулись и по движению руки вновь пришедшего бесшумно уселись за стол. Я, по обыкновению, во все глаза начала смотреть на главу заговора. Он не был похож на свои портреты, как, впрочем, все члены ЦК и правительства.
Невысокий, довольно плотный, так сказать, кряжистый, еще не старый человек с глубоко посаженными умными, недобрыми глазами. Манеры мягкие, но это манеры человека, привыкшего к власти. Методичность, уверенность, сила, но маловато внутреннего обаяния. Примитивным этого человека нельзя было назвать: политик и военный, расчетливый и решительный, скрытный, но умеющий казаться этаким простым прямым солдатом, наверное, в нужный момент жесток. В диктаторы годится.
— Товарищи офицеры, пора! Сталинские последыши идут ва-банк! Своим бесстыдным вызывающим поведением во внешней политике, своей наглостью, бестолковой ложью и хвастовством они поставили страну под удар. Мы на пороге войны. Получены весьма серьезные и категорические предупреждения, — последнее маршал подчеркнул, — предупреждения от правительств великих держав. Но это еще полбеды. Русский народ, несмотря на глупость своих правительств, всегда побеждал. Беда в том, что нынешний руководитель партии своими руками, а не руками шпионов, передал в руки врагов все наши важнейшие военные, политические и экономические тайны… Вот что страшно.
Офицеры зашевелились, послышались негодующие возгласы.
— Они имели глупость, — продолжил маршал и слегка улыбнулся, — подсказанную нами, впрочем, винить нас в продаже важных секретных документов вражеской разведке. Пользуясь этим счастливым случаем, они под нашу фирму передали представителю генерального штаба США решительно все, что в случае войны могло бы спасти нас. Итак, пора! Послезавтра весь ЦК и члены правительства будут в полном сборе. Готовится страшный удар для нас. А мы обрушим этот удар на их головы. Старик («Какой старик?» — подумала я.) был страшно напуган, когда я пришел к нему с обличающими эту шайку данными. Я его припер к стенке. С кряхтеньем, чуть не со слезами, но он подписал заготовленные мной обращение к народу и указ об аресте изменников ленинскому делу, врагов родины, последышей Сталина.
Маршал огласил ряд фамилий, очень крупных, кое-какие имена отсутствовали. Некоторые носители этих отсутствовавших в списке имен сидели здесь, за столом. А где же другие? На племя берегут? А может быть, они конспиративно работают? Я вела протокол исторического заседания ЦК Объединенной ленинской рабочей партии. Это было название организации, насчитывающей, дай бог, сотню человек и долженствующей после переворота превратиться в массовую.