— Надо прекратить гонку вооружений. Надо запретить атомное оружие. Надо ликвидировать военные базы.
— Надо! — сказал гость. — Ликвидируйте ваши базы. Выведите войска из других стран. Предоставьте их своей судьбе. И мы ликвидируем наши базы… причем, нас тоже умоляют, чтобы мы их не ликвидировали.
— Ага! Вывести войска. Подчинить молодые народные демократии вашему диктату.
— Ну что вы! Не так давно авторитетные лица у вас утверждали, что можно вывести войска отовсюду — социалистическое строительство не прекратится.
— Ну да! Ну конечно! Мы выведем. А вы ликвидируйте Европейское объединение.
— Европейское объединение, Соединенные Штаты Европы, — идея не новая. Она зародилась лет шестьдесят назад и, к сожалению, слишком поздно осуществляется… После двух мировых войн.
— Значит, не ликвидируете?
— Нет. Мы не можем предоставить Европу вашему диктату.
— Ваше объединение ущемляет интересы отдельных стран, Франции например. Урезывает их суверенитет и оскорбляет национальное достоинство.
— Отдельные страны охотно поступились частичкой своих национальных интересов и суверенитета для того, чтобы избавиться от бесконечных войн за жизненное пространство, за прибыли монополий, как вы любите выражаться, и за химерические идеи.
— Э-э! Все равно войны будут. И все равно вашим европейским сообществом те же капиталистические компании руководят. А рабочих в кулаке зажимаете пуще прежнего… С вашим комплектом рабочим бороться будет потруднее.
— Почему? — невинно спросил гость. — Мы, буржуа, создали европейское сообщество, но ведь и рабочие объединяются в пределах Малой Европы. Монополиям придется иметь дело с внушительным рабочим союзом… К тому же законы общественного развития, по вашим словам, таковы, что ваше учение восторжествует. Чего же вы боитесь?
— Мы ничего не боимся, Ваше превосходительство. Время работает на нас, но прогресс затянется при наличии ваших блоков.
— А вы на самом деле уверены, что коммунизм победит? — с любопытством спросил гость.
— Да. Таково глубокое убеждение всей нашей партии… и таков закон общественного развития.
— А ваше личное мнение?
— У меня нет личных мнений. То, чему учит и к чему призывает партия, — вот мои мнения и убеждения.
Гость покачал головой. Я увидела его мысль: «Бедные фанатики! Бедные тупицы. Им недоступны никакая мысль, никакое чувство. Страшная вещь: мир обречен на гибель».
Он тихо спросил:
— Можете вы быть просто человеком? Вероятно, вы муж, отец, друг чей-то. Вероятно, у вас в употреблении есть иные слова, кроме официальных формулировок. Скажите: кто вы вне партии?
— Типично мещанский вопрос. Никто. Я весь в партии.
Хозяин самодовольно забарабанил пальцами по столу, выпил вина и съел грушу.
— Ну так вот ради вашей партии уйдите отовсюду: так будет лучше и для вас. Вы имеете колоссальную территорию и двести миллионов людей… Я не буду касаться их положения, а оно трагично. Но с ними вы можете делать, что угодно. Они вас создали, и пусть они с вами разделываются. Называйте ваши занятия строительства коммунизма чем угодно… Только оставьте в покое нашу дряхлую планету.
— Нет! Это вы оставьте! Это вы везде свои базы устраиваете. Вашим монополистам выгодна атомная война.
Многотерпеливый выдержанный гость на этот раз ответил очень резко и с нескрываемой иронией:
— О да! Нашим монополистам чрезвычайно выгодно превратиться в обугленные поленья, погибнуть от лучевой болезни и так далее. Наши монополисты чудесным способом с помощью своих миллиардов спрячутся от взрывов ядерных бомб. Вы представляете, что такое атомная война? Есть у вас воображение? Вы постоянно упоминаете Хиросиму, но, видимо, это просто условный пропагандистский рефлекс, а на самом деле ваша фантазия настолько скудна и убога, что вы не чувствуете и сотой доли хиросимского ужаса.
— Мы не нуждаемся в фантазии. Мы трезвые люди. А хиросимский ужас — дело рук ваших союзничков.
Гость изумился и неторопливо сказал:
— Кстати, в тот момент вы были чрезвычайно довольны этим делом.
— Клевета! Мы всегда протестовали.
Гость безнадежно пожал плечами:
— Очень жаль, что вы не нуждаетесь в фантазии… И очень жаль, что с вами нельзя договориться даже на вашем родном языке. Оспаривать вас, приводить логические доказательства — бессмысленно, и все же я попытаюсь в последний раз.
Гость, видимо, решил говорить очень примитивно и очень резко:
— После двух десятков атомных бомб все полетит к черту: и коммунизм, и капитализм. Поняли? Жалкие остатки людей уползут в пещеры, если какие-нибудь пещеры сохранятся. Поняли?
— Марксизм и ленинизм бессмертны, — упорно заявил хозяин.
Гость откинулся на стуле и поправил воротник своей крахмальной рубашки: его душило.
— Ну, разве это не религиозная вера? Марксизм и ленинизм бессмертны. Где они будут бессмертны? На небесах? Вы слышали, что я вам сказал? Вообще, умеете вы слушать, а? Извините за грубость. Первобытной орде ленинизм нужен так же, как древним египтянам, например. Человек забудет о происхождении огня… — гость рассмеялся. — Огонь слишком уж испугал его. Человек станет пожирать сырое мясо и сырые коренья.
— Этого не может быть, — категорически отрубил хозяин. — Это ваша атомная паника, атомная истерия, выгодная вашим монополистам.
Гость, видимо, крепился. Он внешне спокойно спросил:
— А что будет, по вашему мнению?
— Ну, конечно, большое бедствие, колоссальный ущерб в материальной и людской силе во всем мире… Ну, частичная гибель земной поверхности, кое-где невозможно будет насаждать сельское хозяйство и промышленность. Но и после атомной войны, как после всякой войны в наше время — таков закон истории, — многие страны окажутся в социалистическом мире, а возможно, что и весь мир.
— Ваше превосходительство, вы здоровы? У вас нормальная температура?
— Так же, как и у вас, — ухмыльнулся хозяин.
Я прочла мысль, проскочившую у него в голове: «Вот как я его допек!» И голова снова опустела.
— У вас есть много людей, зараженных лучевой болезнью. Вы знаете об этом результате ваших испытаний на собственной территории?
— Клевета, — искусственно зевнул хозяин. На этот раз в его голове проскользнула, словно крыса, мысль трусливая и жестокая: «Говорил, что, кроме карантина, надо более радикальные меры принять. Ясно было, что пронюхают. История неприятная. Надо было их поскорее ликвидировать, а участки эти огородить, будто бы для строительных целей, что ли».
А гость, глядя на хозяина и тоже чуть ли не читая его мысли, говорил тихо, но значительно:
— Все мы, правительства великих держав, дешево стоим… В частности, и наши буржуазно-демократические заправилы, как у вас выражаются, далеко не образцы человеколюбия, нравственности и мудрости. Мы глупцы и насильники, — сказал он с силой, — но в некоторые моменты нужно уметь отказаться от себя. Сделаем это: и вы, и я. Сейчас вопрос не в том, кто — кого, а в том, существовать ли миру. Неужели эта мысль ни разу не встревожила вас?
— Эта мысль обреченного класса, а мы будем существовать, несмотря ни на что, — и хозяин с торжеством взглянул на гостя.
Гость поднялся. Он уже не хотел скрывать презрительного раздражения и насмешки:
— Шестьдесят с лишним лет прожил я на свете, перевидал много крайне оригинальных людей, занимавших крупные посты в управлении государствами, но таких, как вы, я еще не встречал, и никогда не поверил бы, не допустил бы мысли, что люди, государства, а может быть, и сама планета могут погибнуть от странной мистической одержимости. Теперь я склонен видеть в этом волю провидения. Разумный идиот изобрел верную, непреодолимую и страшную смерть, идиоты неразумные пустят ее в ход… Вы первые в будущей войне примените термоядерное оружие.