Дмитрий понимает настроение тестя, в продолжение веселья кричит:
– Семён! А ну давай балалайку! Тресни что-нибудь, пусть душа потешится!
Один из старателей понял, полез в вещмешок, вытащил балалайку, попробовал струны, что-то подтянул и брякнул так, что закачались вековые кедры!
Замер Загбой высохшим пнем. Восторженная Ченка вытянулась рябиной. Даже кроха Ул я притихла от необычного, нового звука. Что за диво? То ли медные колокольчики на оленьих шеях переливаются? Или ветер в упругих ветках деревьев поёт? А может, речка журчит на мелком перекате? Непонятно. А как пригляделись – изумились! Бьёт проворная рука по струнам, дарит весёлую, зажигательную мелодию. Впервые эвенки видят балалайку, слышат игру. И кажется им, что эти простые, народные переливы сопоставимы с даром добрых духов, подарившим людям тайги тепло, покой, достаток на всю оставшуюся жизнь.
Все вокруг вскочили на ноги, пустились в пляс. Восторженное настроение заполонило чёрствые души старателей. Каждый норовит выкинуть коленце как можно чуднее, заковыристей. И вприсядку, и наскоком, и на руках – кто как может. Подхватили Загбоя, втянули в круг. Тут же и Ченка с Улей на руках топчет босыми ногами зелёную траву, мягко покачивает дочку, которая молчит.
Казаки смешались с мужиками, не разобрать, кто и где находится, мечутся в куче, как просыпанный горох. А вот и сотник Кулаков вышел из тени, размахивает руками, как могучий ворон, сопротивляющийся плотному потоку ветра. Присядет, ногу выкинет, вновь встанет и опять падает. А за ним и сам пристав Берестов, Фёдор Степанович, цаплей скачет, с одной ноги на вторую переваливается, руки за затылок заламывает. Дмитрию тоже ничего не остаётся, как поддержать честную компанию. А как иначе? Стоит не угодить господам-начальникам, и разговор будет другой. Так что уж волей-неволей, хочешь не хочешь, а надо стелиться податливым мхом под ноги представителей власти.
Только один лишь приказчик у костра сидит, в ладоши хлопает, но глаза суровые, смотрят исподлобья на окружающих, оценивающее, как будто кругом не простые мужики, а басурманы-враги. И тому есть причина. Многое повидал на своём веку Илья Трифонович Мукосеев. В свои неполные сорок пять лет успел выучиться в торговой школе, заиметь своё дело, побывать на каторге, обойти половину Сибири и наконец-то остановиться, залечь на дно до поры до времени в глухой волости, под крылом самого губернатора Нефёдова, который лично порекомендовал своего полномочного в распоряжение новоявленного купца-золотопромышленника. А Дмитрию ничего не оставалось, как принять опытного человека на работу. А то как иначе? Кто же тогда подпишет купчую на прииск? Хоть и опутали Дмитрия представители власти, как мизгири муху, а делать нечего, надо делиться пока что ещё не добытым золотом, иначе задуманное дело пропадёт на корню.
Веселятся, пляшут в общем кругу под звон трёхструнной балалайки люди. Тешит затуманенный разум горячительный напиток. И, кажется, что все едины, дружны. Однако далеко не у всех мысли светлы и чисты. Призрачный жёлтый цвет золота не перестаёт будоражить разум Дмитрия, который думает, а как все произойдёт завтра? Богатые ли здесь запасы благородного металла и какая прибыль пойдёт ему в карман?
Пристав Берестов представляет, какой процент с нового прииска перепадёт ему. Сотник Кулаков обдумывает, напрягает свои извилины в подсчете той суммы, что можно запросить за услугу казаков. Казаки о том – как будут устанавливать новую власть в тайге. Мужики – как проработать до осени и заработать денег, которых бы хватило для безбедного существования семьи до будущей весны.
Только лишь Загбой и Ченка ни о чём не думают. В их душах – чистота помыслов. Они искренне рады приходу в тайгу русских людей, готовы помогать им во всём, зарезать оленя, отдать последний сухарь. А может быть, даже и жизнь. У них нет злобы и ненависти. Они не понимают, что такое зависть и корысть.
Даже в танце Загбой и Ченка стараются показать своё доброе отношение к русским. В какой-то момент охотник пытается изобразить медведя, приседает на ногах, пьяно покачивается, гребёт руками под себя. Но тут же, преобразившись, несуразно подпрыгивает, изображает русского на коне. Потом медведь бросается на человека, а он, то есть Загбой, выхватив саблю, колет зверя прямо в сердце. Конечно, в нетрезвом виде у него всё это получается более чем забавно, все вокруг смеются до слёз.
…Весел Загбой, рад приходу новых людей, хотя совсем не понимает, зачем они здесь. Узнал бы – лишился рассудка!
Раскол
Тихое утро придавило туман к реке. Алмазные гроздья прозрачной росы окропили землю, траву, деревья. На макушках величавых кедров прилипли первые лучи летнего солнца. Свежесть прохладного утра дышит мягкой смолой, ароматом терпкой черёмухи, зеленью налившихся трав, клейких листочков ольхи, прелью подгнивающих колодин. Коктейль запахов дополняет кисловатый привкус проснувшегося муравейника, прогоревшего костра, свежих, ошкуренных, сложенных в новый сруб деревьев, мокрых тесин и постного отслоения взрыхлённой земли. Очарование знойного дня встречает многоголосый хор таёжных птиц, снующих во всевозможных направлениях в поисках добычи. Над шумливым перекатом трепещет белобокий кулик. Ему вторит неугомонная мухоловка. Чувствуя подступающее тепло, в воздухе заплясали вездесущие комары.