Выбрать главу

Что же касается искусства, то оно попросту упразднено в этом «дивном новом мире» и заменено всякого рода эрзацами — «синтетическая музыка», «ощущальные фильмы» и прочее. Кстати, в этом обществе все состоит из эрзацев и суррогатов — от кожзаменителя до «кровезаменителя» и «заменителя бурной страсти» (збс). Даже Бог заменен на Форда, а крест приобрел Т-образную форму в честь выпущенного Фордом первого серийного автомобиля — модели Т.

Однако и здесь, как и в других романах Хаксли, красной нитью проходит тема великого искусства, искусства прошлого. В этом романе искусство представлено почти исключительно творчеством Шекспира, гений которого охватывал практически любые проявления человеческого духа. Шекспир, как и другие классики, запрещен в «Мировом Государстве»: он вреден и непонятен «цивилизованным людям». (Невольно вспоминается перспектива «свободного общества», предрекаемая в «Бесах» Достоевского, где Цицерону вырывают язык, Копернику выкалывают глаза, Шекспира побивают каменьями.)

Вообще не будет преувеличением сказать, что для Хаксли творчество Шекспира — «мера всех вещей»: названия ряда его романов представляют собой прямые цитаты из пьес великого драматурга: «Время должно остановиться», «О дивный новый мир», «Обезьяна и сущность».

Но Шекспир был знатоком страстей человеческих, которые в «дивном новом мире» благополучно угасли, а потому произведения Шекспира опасны и вредны. А что, если страсти оживут под воздействием волшебного чеканного стиха?

Человек в «дивном новом мире» низведен до уровня бездумного автомата, с традиционной гуманистической точки зрения он ущербен морально и физически: достаточно сказать, что у значительной части женщин изначально запрограммировано бесплодие и все женщины лишены естественных радостей и тягот материнства.

Кульминационным моментом романа является разговор Дикаря, попавшего в «дивный новый мир» из резервации, с Главноуправителем Мустафой Мондом, своего рода Великим Инквизитором из романа Достоевского. Оказывается, «цивилизованное» общество не нуждается в Боге, самоотречении, самопожертвовании, благородстве, героизме… Однако отсутствие эмоций, в том числе и отрицательных, отсутствие трудностей, требующих их преодоления и нравственного выбора, делают жизнь выхолощенной и бессмысленной.

Дикарь говорит Мустафе Монду:

«— Не хочу я удобств. Я хочу Бога, поэзию, настоящую опасность, хочу свободу, и добро, и грех.

— Иначе говоря, вы требуете права быть несчастным, — сказал Мустафа.

— Пусть так, — с вызовом ответил Дикарь. — Да, я требую.

— Прибавьте уж к этому право на старость, уродство, бессилие; право на сифилис и рак; право на недоедание; право на вшивость и тиф; право жить в вечном страхе перед завтрашним днем; право мучиться всевозможными лютыми болями.

Длинная пауза.

— Да, это все мои права, и я их требую».

«О дивный новый мир» — книга удивительных пророчеств и предвидений, как уже состоявшихся, так и еще предстоящих.

Разве обязательные в «дивном новом мире» «сходки единения» не напоминают собрания ушедшего советского времени, где каждый испытывал ни с чем не сравнимую прелесть монолитного единения, осознания себя частью мощного, могучего, спаянного и целенаправленного организма, подчиненного единой высшей воле? Автор пишет об этом практически без иронии, ибо помнит еще со студенческих лет, как на любых собраниях — политических, профсоюзных, научных — все говорили одинаково правильно и одними и теми же словами: выработался, вырос, как сорная трава, мета-язык — оруэлловский «новояз». Наверняка большинство не вникало, не вдумывалось в то, о чем там говорилось. Но стоило хоть чуть-чуть изменить, пусть не содержание, а форму, употребить какие-то иные, непривычные слова, все настораживались. А сколь изощренны были редакторские карандаши в унификации авторского текста, чтобы он, не дай бог, не выделялся над общей ровной поверхностью. Все это было. Ушло? Окончательно?

Автор совсем в этом не уверен. И дело тут вовсе не в постулатах той или иной политической или идеологической доктрины. Как сегодня звучит эта книга Хаксли, еще совсем недавно таившаяся в спецхране и как будто бы представлявшая зловещую крамолу? Она суровое, еще до конца не понятое, не раскрытое предостережение людям. В ней тысячи вопросов, над которыми ломали головы лучшие умы человечества, но на которые они так и не нашли ответов. Благо ли стремительный технический прогресс? Что кроется за извечной погоней человечества за «мифическим» счастьем, которое от века ограничено пределом земного бытия? Да и что такое счастье? Для каждого свое…