– Ну, уважаемые, где Алиса? – спросил молодой человек.
– Алиса? Какая Алиса? – удивился Беньямин Крч. уставившись на него бессмысленным пьяным взглядом, почесал пятерней в затылке и повернулся к жене. – У нас есть какая-нибудь Алиса? Почему ты не сказала, мамочка, что у нас гости?
У стоявшего на пороге парня явно начали пошаливать нервы.
– Послушайте, папаша, оставьте ваши идиотские шуточки, – набросился он на пьяного.
Его слова, грубые, вызывающие, нахальные, разозлили Беньямина Крча. Голова у него была тяжелая, веки сонно слипались, но долг хозяина дома требовал принять меры. Он набычился, сердито засопел, обеими руками оперся о стол:
– О каких шуточках ты говоришь, сопляк?
– Не заводитесь, папаша, – зло повысил голос незваный гость. – Я пришел к Алисе. Она позвала меня! А вы закройте лучше пасть, не то я распишу вам витраж по первое число!
– Витраж! Ха, витраж! – Беньямин Крч весело отмахнулся, точно хотел сказать: не на такого напал, детка. меня иностранными словечками не проймешь! – Значит, витраж мой распишешь! Ну так слушай, что скажу тебе я: убирайся-ка отсюда, пока я не встал. Проваливай, не то сделаю из тебя отбивную – родная мать не узнает! Или садись и прикуси язык. Видишь, я здесь с женой один Жена, подай-ка этому трепачу стакан! А вообще ничего не имел бы против, кабы тут оказалась еще и твоя Алиса' Мамочка, ты не знаешь, куда подевалась его Алиса? Не знаешь? Ну вот, паренек, сам видишь: она не знает!
– Не изгиляйтесь, папаша! На меня ваше кино не действует. Алиса вошла в этот двор.
В ту минуту казалось, что молодой человек мог бы договориться с Крчем и по-хорошему, но Беньямин не принимал его всерьез – только насмешничал да вышучивал.
– Так говоришь – вошла? Очень может быть, в мой двор имеет право войти кто угодно, собаки я не держу. Однако двор – это еще, парень, не дом, а в дом никто не входил. Неужто я бы не заметил? Мамочка, я что – вздремнул? Нет, не дремал! Где тут подремлешь, когда ты мылила мне холку! Держала обвинительную речь, а я готовился к покаянию. Ты, малый, этого еще не знаешь. Бабы больше всего зверствуют, когда вернешься домой под градусом. А моя супружница в такую пору сущее исчадие ада. Не хочет меня понять! Не разбирается в жизни! Сидит дома, как клуша, и ждет, когда я вернусь, чтобы намылить мне холку. Да еще, малый, без шампуня! Ведь она меня ненавидит. Ей-ей, ненавидит! Вот ты… ненавидел кого-нибудь? Черта с два ты ненавидел, сопляк! Ты еще ноль без палочки… Молчи, вижу, что ты птенец желторотый. Присаживайся к столу, хоть узнаешь, что такое мужская компания. Выпьем! Эй, жена, найди-ка еще стакан! В этом доме стакана днем с огнем не сыщешь. Хозяюшка припрятала. Давай, давай, жена, ищи! Пусть наш дружок упьется в доску заодно со мной! С него же вода течет, точно он в штаны напустил. Да плюнь ты на все, дружок, бывает и хуже, куда хуже… Видал я и не таких субчиков. Фрайера хоть куда, а подсаживались и пили.
– Чихал я на ваше питье! – отвечал, скрипнув зубами, молодой человек. Его трясло от холода и злости. – Алиса мне сказала, чтобы я обождал, мол, позовет меня, когда узнает, как там дома…
– Ну и жди свою Алису, – расхохотался Беньямин Крч.
– Вы что, не понимаете: я хочу говорить с Алисой! Не собираюсь вам угрожать, но никто еще не околпачивал меня, как эта ваша Алиса! Если надеетесь, что вам удастся ее спрятать, то глубоко ошибаетесь! Со мной не шутите, не то пожалеете! Понятно? Терпеть не могу потаскух!
– Ладно, сопляк. Кончай разоряться, – вмешалась Юлия, поняв, что разговор заходит слишком далеко.
Она встала из-за стола и шагнула к двери. Решительно ее распахнув, рявкнула:
– А ну, катись отсюда!
Ее поведение застало парня врасплох. Он бы, может, и послушался и выбежал в дождливый вечерний сумрак, да злость оказалась сильнее, злость и невыносимое ощущение, что тебя надули, выставили на посмешище, как идиота.
– Спокойно, мамаша! Я пришел к вам как к порядочным людям. Но вам, видно, невдомек, что такое приличия. Сами такие же, как ваша доченька! Заманить человека, а потом – удрать! Вы ее спрятали – что ж, я ее найду, не думайте, все равно найду! С дороги! – Парень бросился к двери в горницу, нащупал выключатель. – Все равно, перепелочка-журавушка, я тебя отыщу, – сипел он, распахивая дверцы шкафов, расшвыривая вещи. Опрокинул стол, отпихнул ногой кресло, чуть не разбил экран новехонького цветного телевизора, плюнул на раскаленную плиту, словом, разбушевался не на шутку…
– Обалдел, что ли? Совсем рехнулся, дубина ты стоеросовая! – кричала Юлия Крчева. Парень ее не замечал. Его обуяла пьяная страсть к разрушению. В конце концов на него набросился хозяин дома. Он кое-как пришел в себя, неожиданный оборот проветрил ему мозги, а испуг и удивление заставили встряхнуться. Это вам не драка в корчме! Не смотреть же равнодушно, как пришелец крушит его обстановку. Он попытался вытолкать парня из горницы. Не тут-то было. Тот схватил табурет, поднял его высоко над головой, сбив при этом люстру: «Еще шаг, папаша, и я размолочу ваш музыкальный комбайн, а потом и ряшку, понятно?» – Приемник был дорогой, не самой лучшей марки, но все равно стоил кучу денег. При мысли, что этот подонок одним махом может его уничтожить, Беньямин Крч начисто отрезвел. Выбежал из горницы и через кухню метнулся во двор. Юлия попыталась его задержать:
– Ты куда, осел безмозглый, хочешь оставить меня с этим психом?
– Тебе надо тут побыть, – испуганным, жалким голосом простонал Беньямин Крч. – Не оставляй его в доме одного. Я приведу подмогу. Надо кого-нибудь найти! Разве с этаким сладишь?
Парень выкамаривал минут десять, возможно – дольше, но вряд ли кто в такой момент думает о времени. Отвел душу и сразу же остыл.
– Простите, мамаша, – сказал он уже в дверях. – Может, я и ошибся. – И поспешно вышел. Ночь поглотила его, а дождь смыл следы с поверхности земли.
Через минуту Юлия Крчева, немного опомнившись, выбежала во двор и кликнула мужа. Никто не отозвался. «Ну не трус ли? – про себя бранила она Беньямина. – Спрятался, как заяц в норе, как крыса, а еще говорит: позову подмогу! Знаю, как ты позовешь! Видать, у самого полные штаны, паскуда! О господи, почему мне суждено было выйти замуж за такого слабака! Ведь меня тут могли убить, могли обокрасть или дом поджечь, а муженек как ни в чем не бывало пристроился где-нибудь в свинарнике!»
Она вернулась домой, окинула взглядом разгромленную горницу. «Словно после татарского нашествия!» – вспомнилось что-то из давних уроков истории. Груда стекла и фарфора, сломанный табурет, кринки с отбитой глазурью, разбросанная одежда. Разве это уберешь? Не позвонить ли в милицию? Страх отступил, осталась, правда, злость, но голова работала трезво. Что за мразь, врывается в чужой дом – подай ему Алису! – и выкидывает этакие кренделя! Какое разорение! Кто мне за все заплатит, кто возместит убытки?! А чего стоит Бене, ничтожество, да и только! Я всегда говорила, что он никчема! Нализаться – это пожалуйста, но больше от него ничего не жди! Разве на такого мужика можно положиться? Забился в какую-нибудь щель и притаился как мышь.
Потом вспомнила, что собиралась позвонить в милицию. Набросила на плечи дождевик и выбежала из дому. Даже двери не заперла. Хуже все равно ничего не случится. Что может быть хуже?
У соседей, живших выше по улице, еще не спали.
Приход Юлии не обрадовал хозяев. «Ох уж эта баба! – покосился на нее сосед, оторвавшись от телевизора, – и ночью не даст покою! Ей бы только с утра до вечера трещать, по телефону, а мы за нее плати… Но тут до него долетело слово „милиция“, он навострил уши – даже злость прошла: что этой женщине нужно от милиции в такой поздний час? Сосед в стоптанных шлепанцах шастал по кухне, а Юлия Крчева прямо-таки прилипла к телефонной трубке.
– Дайте нам свой адрес, – сказал дежурный, когда Юлия вкратце объяснила, что произошло, – мы вам позвоним, проверим, не розыгрыш ли это, а уж тогда приедем…
У Юлии чуть не выпала трубка из рук.
– Что еще за розыгрыш? Вы слышали, что он сказал? Я – и вдруг розыгрыш! Мне все в доме перевернули вверх дном, а они – розыгрыш! Тут не знаешь, на каком ты свете, а они вот как! Где же тут справедливость?!