От всех этих мыслей и переживаний у Каласа разболелась голова. Он возненавидел Юлию Крчеву и охотно бы все ей высказал. Но в тот день он больше не выходил из дома. Только на следующее утро отправился автобусом в город.
24. Вы вправе его покарать, я вправе его любить
Милиция уже второй год располагалась в новом здании. Якуб Калас работал еще в старом помещении, походившем на заброшенный замок: двери кабинетов открывались тогда в холодный коридор со сводчатым потолком. Новое здание возвели невероятно быстро в центре городка. В нем много света и воздуха, как в большинстве новых построек. Сплошное стекло. Панели и кондиционеры. Но Каласу все здесь казалось неуютным. Местом его службы остался «замок». Там ему было по-домашнему хорошо, старые крепкие стены представлялись надежной защитой. Лейтенант Врана в такой защите не нуждался. В новом, красиво обставленном кабинете он чувствовал себя превосходно. Сидя за массивным письменным столом, лейтенант руководил работой всего отдела, терпеливо выслушивал каждый рапорт, не терялся в любой непредвиденной ситуации. Не удивило его и неожиданное появление Каласа. Он приветствовал бывшего коллегу широкой улыбкой, точно и этим подчеркивал свое профессиональное превосходство.
– Я хотел вас спросить, – без вступления начал Якуб Калас, – кто вам сказал, что Юлия Крчева знала… то есть… точнее – видела, как молодой Лакатош бросил ее мужа… под забор.
Лейтенант Врана сразу нахмурился, поведение Каласа как-то не укладывалось в его сознании. Что за странный человек! Неужели он никогда не изменится? Вечно чем-то неудовлетворен! Сначала хочет до всего докопаться, а когда кое-что разузнает, не верит следствию, выпытывает, точно хотел бы услышать совсем иное! Раньше приставал с Бене Крчем, теперь – с Юлией!
– Молодой Лакатош мне сказал, товарищ Калас, – сдержанно ответил лейтенант. – Сказал, что Юлия все видела.
– А кто эти показания подтвердил?
– Предварительно, само собой, никто, – ответил Врана. – А почему вы спрашиваете? Разве это так уж важно?
– Важно, лейтенант, – с облегчением отвечал Якуб Калас, не обращая внимания на недовольную мину молодого криминалиста. – Ведь тогда Юлия Крчева, поймите меня правильно, вообще к делу непричастна.
– Причастна, дядюшка, причастна! – резко возразил лейтенант. – К этой истории все причастны! Все до единого! И ваша Юлия Крчева! Я изложу это на бумаге и передам прокурору! Никакие знакомства им не помогут, нет таких имен, которые бы я не упомянул! А Игор Лакатош выложил все как на духу.
– Имена меня не интересуют, – стоял на своем Калас. – Все это дельцы да спекулянты! Спокойно можете их судить и сажать! Меня занимает другое: Юлия не знала, что Бене лежит на дожде, под оградой… Она бы ему помогла. Я не верю, чтобы она так долго притворялась. За это время не выдержали бы нервы и у более крепкой натуры!
– Я не психолог, – отвечал лейтенант Врана, – так что никаких премудростей от меня не ждите, но одно могу сказать, одно я сразу заметил: Юлия Крчева точно такая же, как и все в компании Лакатоша!
Уходил Калас разочарованный. Хуже всего было то, что свое разочарование он не сумел скрыть. Напрасно лейтенант Врана пытался его задержать и чем-нибудь развлечь, Каласа не рассмешил даже новый анекдот. Казалось, все, что ему дорого, рассыпается на его глазах. Еще вчера он порицал Юлию Крчеву, еще сегодня утром считал, что ее ненавидит, а теперь вообще не знает, что о ней и думать. «Зря только расстраиваюсь», – ругал он себя. Но это не помогало. Сознание, что все уверены и один он сомневается, лишало его сил. Нет, он не имеет права поддаваться субъективным ощущениям, и даже личная симпатия к Юлии его не оправдывает, нельзя размышлять то так, то эдак, нельзя закрывать глаза на обоснованное подозрение. И все же человек в нем бунтовал против бывшего старшины милиции. Он догадывался, как все обстояло на самом деле, но не находил в себе сил смириться с правдой, пока еще не находил… Точно боялся: если он поверит, что лейтенант Врана прав, – это еще больше усугубит его одиночество.
Однако был на свете человек, который не меньше его страдал от одиночества. Доктор Карницкий.
Якуб Калас пошел в ресторан, где они с доктором пережили, просидели и утопили в вине не один вечер, где создавали, выдумывали свои «дела», рассказывали друг другу разные истории и развлекались ими. Но в тот весенний день даже вид привычного столика не принес Каласу успокоения. Доктора Карницкого в ресторане не было. Кельнер сказал, что старик не появлялся здесь уже два дня. Каласа это не удивило. Доктор знает о неприятностях, возникших у сына; понятно, почему последнее время ему не хочется показываться на люди. Единственное, что мог сделать Калас, – это зайти к доктору домой. Он не раздумывал, чем может кончиться такой визит. Следствие было закончено, и его результаты не давали удобного повода для разговора, по крайней мере для такого, который бы не задевал самого Карницкого. И все же Якуб Калас направился к новому кварталу, где жил адвокат. Лучше неприятный разговор, чем одиночество! Быть может, и старик обрадуется, что ему есть с кем отвести душу, что не все от него отвернулись – ведь наверняка найдется немало таких, кто будет осуждать старого юриста, узнав, что его сын, врач, изменил присяге. Искренне возмутятся, оседлают коня человеческого злорадства и будут на нем гарцевать!
Якуб Калас долго звонил, пока наконец двери не отворились.
На пороге стоял не доктор Карницкий.
И не его сын Збышек.
Но и не посторонний человек. Или из милиции.
В дверях стояла Алиса Селецкая. Элегантная молодая женщина, вся в черном.
Якуб Калас не обратил внимания на ее наряд. Для молодой женщины, известной своей экстравагантностью, любые перемены в одежде естественны. Отчего бы ей не быть в черном? Может, она куда-то собралась? Чувства старшины были притуплены усталостью и разочарованием. Не озадачило его и то, что он застал Алису в квартире Карницкого.
– Я пришел навестить пана доктора, – сказал он.
– Пожалуйста. – Женщина проводила его в квартиру, предложила кресло, потом сообщила: – Пана доктора нет.
– Я искал его в городе, – добавил Якуб Калас.
– Напрасно искали, – сухо бросила Алиса. – Доктора Карницкого нет.
– Нет? Как это? – Якуб вскочил с кресла.
– Послезавтра его будут хоронить, – холодно произнесла Алиса Селецкая.
Якуб Калас побледнел, уставился на женщину неверящим взглядом.
– Это невозможно. Я к чему угодно привык, но такие шутки…
– Я не шучу, пан Калас! – отрезала она. – Шутить со столь серьезными вещами не в моих правилах.
– Объясните мне хотя бы, что случилось. Алиса Селецкая горько усмехнулась:
– Ничего по вашей части, пан Калас. Врач констатировал самоубийство.