1 января 1943
MIR ZUR FEIER [3]
1
Я родился в Благовещенье.В этот день отчего-то птицыгнезда себе не свивают —и у птиц есть свои приметы.Что же я за птица такая,каковы у меня приметы?До сих пор себе не отвечу,но сдается, ей-Богу, право,что не важная пава, не попка,не индюк, краснозадый чиновник,не щебечущая канарейка,не орел-стервятник, не коршун,и не серенькая пичужка,не воробышек никудышний,не кукушка-вещунья, не чижик,не очкастый ученый филини не сокол удалый я.Дай-то Боже, чтоб был я, как в сказке,заурядным гадким утенком.Пусть бы мне и вовек не сброситьсерой утицы оперенья,не пускаться в путь лебединый —но молю Тебя, Господи, дай мнепред самим собою, не боле,спеть свою лебединую песню!Добрый Боже мой, старый сказочник,чуть насмешливый древний Андерсен,расскажи мне другую сказку,ту, в которой не бездыханнымбогдыханом чопорным буду,не дурацким китайским императором,не заводной игрушкой,а пичужкой многоголосой,соловьем, побеждающим смерть!
2
Я родился в Благовещенье.То во городе было во Казани,на вонючей речонке Булаке,в доме Плюшкина-Пастухова,ну, а номера я не помню.Ишь, какая скверная память!Забывает важную мелочь,а хранит ненужное горе.Ой ты гой еси, горе луковое,кабы памяти ты очи выело,словно дымом горьким, и сослепуона по миру нежной нищенкой,тихо жалуясь, побежала бы.
Я родился в Благовещенье.Боже, Боже тысячекратный мой!Дай увидеть мне день рождения!Чтобы я без ума, без памяти,словно слово, на ветер брошенное,словно семя, таящее дерево,многошумное, многолистное,прошумел над жизнью своей!Дай увидеть мне день рождения,дай опять состариться заново!
7 апреля 1943
(«Платок мне не накинешь на роток»)
Платок мне не накинешь на роток.Я по-ребячески тружусь и строю,и вывожу по-русски городок,слепую крепостцу величиною с Трою.Еще хранят гроба тяжелые дубы.В цепях томится посвист соловьиный.Еще сколачиваю стены я, дабывкусить бревенчатой судьбыи убежать от кистеня с дубиной,от всех больших дорог разбойничьей судьбины.Путивль иль Суздаль — и, над ним склонясьбездонным плачем, старческим и детским,мне горестно, что горем молодецкимменя влечет к телегам половецким,что Троя рухнула и пал свет-Игорь-князь.
1943
(«Мороз длиною с год. Совсем ослепла память»)
Мороз длиною с год. Совсем ослепла память,а год — он сед как век, он зябкий дед. Итак,начну я с вечностью под вечер самсусамить,грошовой мудрости продавши на пятак.От жизни наугад, от вечности базарнойи от зимы крутой, пушистой, озорнойне стану пить стакан воды отварной,не погонюсь в пургу за мастью козырной.Торговка в шубе спит. Сусальные разводыи слезных мне она сосулек посулит,но кто же мне во сне преснеющие водыи черствый черный хлеб, как язвы, посолит?Тысячеверстого сибирского радушьяумом не обогнуть, пером не описать.Здесь на гербе и кнут, и дудочка пастушья,но под нее вовек не стану я плясать.Под жернова годов мороз, мохнатый мельник,всю муку и тоску — всё валит с потолка.Но знаю я, слепой и маленький отсельник,всё перемелется, посыплется мука.Иные, знать, меня Камены воспитали,что не кляну тебя, грубосугробный плен,что не умру с тоски на койке в госпитале,как некогда Рембо, Камоиньш и Верлен.
7—8 ноября 1944
САД
Написать на куртине бы лето!И от солнца холст полосат.Как в последней картине балета,весь на сцену выходит сад.
От решетки и до калитки,будто прыткие пастушки,пораспрыгались маргаритки,но прыжки их — лишь на вершки.
Ход подсолнухов одинаков:тик да так они — так да тик!Вьются в такт им юбочки маков,жмутся нежно фижмы гвоздик.
И петуний китайские шляпкизакивали во все углы...Свищут пеночки и оляпки,и малиновки, и щеглы.
Георгины еще в покое,а пионы уже трубят,но как лебеди спят левкои,Лоэнгрины белые спят.