В страсть кидаясь и в пыл шиповный,разворачивают розы рты,размалевывают, как поповны,девы-мальвы свои мечты.
И звенит жемчугами франта,и в зенит идет и в надирголос — палевое бельканто,гладиолус, тенор, Надир.
И статс-дамами астры всталив перьях страусовых, и вот —сам Прокофьев ведет из даликоролевских лилий гавот.
И от солнечного оркестрарасписной и зной и туман.Машет палочкой Август-маэстро,сумасшедший балетоман.
Нет, не в «Фаусте» заклиналивас, цветы, именами менад —это в летнем балетном финалевесь на сцену выходит сад.
1944
(«Очень нежной тишиной»)
Очень нежной тишинойокружен я, как женой,и просторными рукамикомнатенку охватив,тихо, как немой мотивнад глубокими векамимыслей, чаяний и книг,ничего не замутив,образ женщины возник,той, которой нет в помине,той, которой в мыслях нет,и в лимонно-кислой минея погряз, — но мой портретстал от этого не хуже,ибо тише, уже, тужеочень нежной тишинойокружен я, как женой.
1944
ПОТОК ПЕРСЕИД
Ночь плачет в августе, как Бог темным-темна.Горючая звезда скатилась в скорбном мраке.От дома моего до самого гумназемная тишина и мертвые собаки.
Крыльцо плывет, как плот, и тень шестом торчит,и двор, как малый мир, стоит не продолжаясь.А вечность в августе и плачет и молчит,звездами горькими печально обливаясь.
К тебе, о полночи глубокий окоем,всю суть туманную хочу возвесть я,но мысли медленно в глухом уме моемперемещаются, как бы в веках созвездья.
1945
(«Теплом учетным околдуй»)
Теплом учетным околдуй,защелкни на всю ночь замок!Беспутный ветер-обалдуйза окнами насквозь промок.
Шатаясь, как из кабака,осенней горечи хватив,свистит он, взявшись за бока,свой разухабистый мотив.
А мы вдвоем под этот войизбой, как сном, окружены,и этот вечер — вечер твой,и мы в него погружены.
А тень повисла на гвозде —пальто, уставшее за день,и ночь растет у нас в гнезде.Потише! Счастья не задень!
Птенца слепого не спугни.Ему тепло. Пусть до утраза дверью ветер и огнии ржавой осени пора.
24 сентября 1949
1950-е
САД И НЕБО
От души открыт вечерний сад.В нем высокий соловьиный воздух,где сердца на ниточке висят,а птенцы, теплея, дремлют в гнездах.
Всем умом молчит небесный свод,в откровеньях тишины темнея,ждет студеной тьмы круговорот,и повисли звезды, цепенея.
Что же купы ночи ворошить,что кусты ерошить и ершиться?Можно жить, про счастье ворожить,а в вершинах вечное вершится.
Кто я? Птенчик, павший из гнезда,хилый писк без стона и рыданья?Или запоздалая звездана морозной тризне мирозданья?
1951
ИЗ НОВГОРОДСКИХ СТИХОВ
(«Присели кроткие церквушки»)
Присели кроткие церквушки,как бы озябшие зверюшки.
Но мнится: только их спугни,как в россыпь ринутся они,покажут крохотный, с вершок,невинный хвостика пушок,Господни робкие зайчатки.
И в русских искренних снегах,как бы в неписанных веках,их лапок вижу отпечатки.
1955
СПАС-ПРЕОБРАЖЕНИЕ
Я полюбил тебя за то, что ты нежна,и вовсе не беда, что только штукатуркатебе взамен белил, о тихая княжна,боярышня моя, покорная Снегурка.
Что делать мне с моей любовью неученой?Но видеть нежную фигурку не могуиначе, нежели игрушкой на лугу,обидной девочкой, Снегурочкой точеной.
Ты до крутых бровей легко набелена,и у тебя лицо небесной недотроги,и вот веселая лужайки пеленавесенним ковриком бежит тебе под ноги.
Дружок! И высоко ж ты вскинула кокошник,глядясь, как в зеркало, в простор полунагой.И, не желая жить земнее и роскошней,ковер нескошенный не трогаешь ногой.
И чудится тебе: весна ушла далече,а вече молодцев еще гудит в Кремле,и своенравные ты вздергиваешь плечивоздушной неженки, спустившейся к земле.
1955
ИОАНН БОГОСЛОВ НА ВИТКЕ
Зеленый язычок от полуостровка,поодаль робкие молельщицы-березки,и храмик крохотный приподнят, как рука,у воздуха и вод на чистом перекрестке.