Оставив паука, я возвращаюсь к своим мукам за письменным столом. Вечер уже на пороге. Когда же я раскачаюсь? Еще раз просматриваю заметки, которые могли бы подойти. Стараюсь закрутить сюжет. Но опять звонок…
Входит мой приятель. Он решил навестить меня сегодня. Мы садимся, нам приносят чай. А чистые листки бумаги лежат и ждут рассказа.
Говорим, говорим, говорим… Гость пришел за тем, чтобы одолжить у меня двадцать лир. Ему, значит похуже, чем мне. Я даю…
Потом появляется инспектор – принес счет за электричество…
– Оставьте счет, мы внесем деньги позже… Звонок… Крики на улице… Листки на письменном столе… Паук в ванной…
– Иди ужинать!
Я иду в ванную помыть руки, паук все еще борется. Взбирается, скатывается, падает на то же место…
Мы ужинаем. Потом… Но что я за брюзга, что за угрюмый человек! Посмейся немного, поиграй с детьми!
Теперь уже входят трое гостей. Я их оставляю и иду в ванную, к пауку. Бедняга совсем выбился из сил. Гости ушли. Домочадцы укладываются спать. Замолчало и радио. Наконец-то наступает тишина. В ванне – паук, я – за рабочим столом. Сейчас я по-настоящему примусь за работу. Набросал несколько сюжетов… Ни один пока не нравится, ни один не разворачивается в хороший рассказ. Я зачеркиваю, пишу, снова зачеркиваю…
Сегодня ночью у меня должен получиться хороший рассказ. Завтра, в субботу, пораньше с утра сдам его издателю и получу деньги… Не можем же мы на воскресенье остаться без денег! От напряжения у меня набухли веки и клонит ко сну. Я встаю, прохаживаюсь по комнате. Чтобы прогнать сон, иду в ванную и ополаскиваю лицо холодной водой. Паук в ванне… Все еще не выбрался на волю. Вернувшись к столу и просмотрев то, что уже написано, убеждаюсь, что получается совсем не смешно… Читатели хотят, чтобы я их рассмешил. Издатель именно за это платит мне деньги. Я склоняюсь над чистыми листами. Незаметно дрема овладевает мной, я просыпаюсь от удара головой об стол. Смотрю на часы: половина четвертого. Самое лучшее было бы лечь в постель и встать пораньше утром. Сейчас у меня ничего не выйдет. Вдруг мне приснится вещий сон? Не раз бывало, засыпая с мыслями о рассказе, я во сне сочинял его. И очень удачный. Но прежде чем лечь, я захожу в ванную.
Паук продолжает добиваться свободы. Настойчивость этой твари восхищает меня. Сон как рукой сняло, я с любопытством слежу за ним, присев на край ванны… Тело паука состоит из двух сочленений: меньшее, переднее, красноватого цвета, заднее – темно-красное. Восемь ножек: четыре справа и четыре слева… Будто стремясь вонзить все свои восемь ножек в белую стенку, он карабкается, карабкается вверх, караб… и падает… Потом долго барахтается в воде, скопившейся на дне. Выбравшись из лужи и, как мне кажется, пошатываясь, подползает к стенке, останавливается ненадолго, отдыхает, собирает силы. Затем снова пытается взобраться наверх; с неимоверными усилиями продвинувшись немного, он скатывается вниз, падает на спину и беспомощно перебирает всеми восемью ножками в надежде перевернуться на живот. Зацепившись за что-то, встает па ножки. Ясно, у него нет сил шевельнуться… Уже двадцать часов он пытается вырваться из этой белой темницы… Должно быть, оп уже не видит возможностей для спасения и предоставил себя смерти… Нет, нет! Вот снова ползет. Опять начинает карабкаться… Поскользнувшись, падает…
Я неотрывно слежу за ним. Голова у меня свежая, как будто я только поднялся после долгого и глубокого сна… Быстро иду в комнату, беру том «Британики», нахожу статью «Пауки» и возвращаюсь в ванную. Паук неутомимо борется, а я читаю статью в энциклопедии.
Наблюдая за пауком, я перестал чувствовать к нему отвращение. Наоборот, во мне зародилось что-то вроде симпатии. «Неужели ты не испытываешь сострадания к этой букашке? – говорит во мне голос. – Убей его, избавь от мучений». А другой возражает: «Пусть сам спасается…»
Мне жаль убивать его, свое право на жизнь этот восьминогий Сизиф отвоевывал с завидным упорством.
– Давай, Сизиф, смелей, вперед!.. Карабкайся на белые стены!..
«Можешь взять и вытащить его из ванны, отпустить беднягу… Пусть живет…» – подсказывает мне голос. Но я не могу преодолеть в себе физического отвращения. Я брезгую притронуться к нему. И в то же время испытываю большое уважение. Я хочу, чтобы он спасся, и не могу преодолеть чувства брезгливости. Пусть или сам умирает, или выбирается из ванны…
Четыре стенки у ванны, три отвесные, а одна чуть-чуть поката… И вот я вижу, паук направился к этой покатой стенке!
Что его толкнуло к ней? Сообразительность, инстинкт?.. Такого поворота дела я не ожидал. Больше двадцати часов пробивал он себе дорогу по вертикальным стенкам, и, когда это ему не удалось, он пытается подняться по наклонной. Ползет и ползет… Вперед. Прошел половину пути. Вот остановился и отдыхает. Снова вперед. Как только ножки начинают соскальзывать, оп поворачивается бочком и ползет наискось. Браво! Вот молодчина! Нет, ты должен жить! Осталось уже совсем немного, еще одно усилие, ты преодолеешь стену, а затем… я тебя убью…