Полагаю, вы поймете, в каком состоянии на следующее утро я пошел продавать свои часы. Выйдя из дома, я вскочил в автобус, затем пересел на паром и после этого еще долго, долго шел пешком… Куда я пойду, кому продам часы? Я не осмелюсь предложить их товарищу или знакомому. Подобно тому как существует рынок зерна, хлопка или золота, есть и рынок, где товар – человеческое достоинство. На этом рынке цену человеку определяют его друзья и знакомые. И если нужда заставляет человека продавать личные вещи, то его цена на рынке моральных ценностей падает. Даже друзья будут стесняться приходить к нему в гости.
Я шел и шел по многолюдным проспектам огромного города, нес часы, которые становились все тяжелее, и наконец остался один-одинешенек; по мере того как росла тяжесть часов, я терял свой вес. Я очень удивился, что раньше, целых два года, не ощущал пх на своей руке.
Мне пришло в голову сходить на так называемую барахолку. Только обойдя ее несколько раз, я увидел старьевщика, который торговал всевозможными старыми вазами, тарелками, часами, вилками, ножами. Я снял часы и протянул ему:
– Вот, купите?
Осмотрев часы снаружи и внутри, он с безразличным видом вернул мне их обратно.
– Сколько? – спросил он.
Два года назад я купил их за двести лир. Но человек таким тоном промолвил «сколько?», что я ответил:
– Отдам за пятьдесят…
Старьевщик, не раскрывая рта, промычал что-то непонятное и усмехнулся:
– Двадцать…
Только я хотел сказать «Ну давай!», как сзади кто-то подошел ко мне и положил руку на плечо. Я обернулся и увидел одного из вчерашних гостей, которые так горячо спорили о турецкой действительности… Я смутился и торопливо поздоровался с ним.
– Здравствуй, – ответил он, – что ты здесь делаешь? В это время старьевщик сказал:
– Отдашь за двадцать лир? Они не стоят и этой цены.
– Нет-нет, я не продаю, – ответил я.
– Не продаешь, так проваливай!.. Шутить изволили, господин!
Мы повернулись и пошли.
– Проходил мимо, – говорю я приятелю, – и купил у часовщика вот это за пятьдесят лир… Хотел узнать действительную их цену и показал старьевщику…
Товарищ, не придав значения моим словам, проговорил:
– Вчера было очень интересно. Хорошо бы снова собраться как-нибудь вечером…
– Прекрасно… – поддержал я.
Попрощавшись с ним, я еще долго до изнеможения бродил по городу. Решил не продавать часы.
По дороге домой меня опять постигла неудача. Я сел в автобус. Вслед за мной вошел человек. Не успев расположиться на Сиденье, он кивнул на мои часы и спросил:
– Простите, сударь, сколько на ваших?
– Четверть седьмого, – ответил я.
– Неверно! – отрезал он, да так резко, будто не он только что вежливо спрашивал о времени.
Я обернулся к нему – напыщенный, дородный, с тройным подбородком субъект, он свысока смотрел на меня… Я опять, на этот раз внимательно, посмотрел на свои часы: действительно, я неверно ответил ему.
– Восемнадцать минут седьмого… – поправился я.
– Опять неверно… – сказал он.
Я молча повернулся к нему спиной. Но человека это не смутило.
– Я увидел, что часы у вас идут неверно, и нарочно спросил.
– Неверно? А вам-то что за дело?
– Как что за дело? Я – гражданин.
Прокричав несколько раз подряд «я – гражданин» так, будто «я – генеральный директор» пли «я – министр», он постучал по стеклу своих часов пальцем и продолжал:
– У меня есть часы, есть, но я нарочно спросил… Смотрите, смотрите сюда – сейчас двадцать пять седьмого. Ваши отстают на целых семь минут. Поставьте ваши…
Я не произнес ни звука.
– Поставьте ваши часы, сударь… они отстают на семь минут… – угрожающе настаивал он.
– Ну и пусть мои часы отстают на семь минут, – спокойно ответил я.
– Но ведь так нельзя… Нельзя!
Чтобы отделаться от него, я протиснулся на несколько шагов вперед. Он кричал мне вслед:
– Ты что убегаешь? Передвинь стрелки!..
– Вам-то что, сударь? Передвину я или не передвину… Разве это не мои часы? Что вы пристаете?
– Но я – гражданин.
Автобус остановился. Вошло несколько пассажиров.
– Простите, сударь, сколько на ваших? – тут же накинулся он на первого вошедшего.
– Половина седьмого…
Затем к следующему:
– А на ваших?
– На моих без двух половина седьмого…
– Неверно… У вас у обоих неверно… Прошу, поставьте правильно – сейчас ровно без двадцати четырех минут семь; передвиньте скорее, передвиньте стрелки…
Нагнувшись он посмотрел на часы одной дамы:
– О-о, сударыня, ваши отстали на пятнадцать минут…
Я был в другом конце автобуса, но он прокричал мне:
– Вы поставили свои часы, сударь?