— Как проказой! — вскрикнула Натка. — Ведь старуха меня схватила за плечо!
Натка даже остановилась посреди дороги, топоча от ужаса ногами. Ти-Суеви в страхе глядел на нее.
— Но ведь не она, а внук ее болен проказой, — сказал Ти-Суеви, утешая ее.
— Все равно! Она меня схватила за плечо! — кричала Натка, заливаясь слезами. — Зачем ты мне раньше не сказал? Теперь я скоро умру.
И Ти-Суеви не знал, что с ней делать.
— Где, в каком месте взяла она тебя за плечо? — спросил Ти-Суеви.
Натка показала.
Ти-Суеви положил руку на ее плечо и сказал:
— Вот, я снял с тебя болезнь. Так говорят наши старики. Теперь не бойся: если ты заболеешь, то я тоже. Мы будем вместе болеть. Так всегда лучше.
— Да, так лучше, — сказала Натка. Она перестала плакать. — Теперь я не боюсь.
Она поглядела вокруг.
Тихо подходила лесная ночь. На макушках высоких лиственниц оставалось совсем немного света. А тьма внизу сгущалась, как смола.
Луны не было. Только звезды вырастали в глубине над лесом.
Вдруг на востоке, с той стороны, где в полном мраке стояли сосны и ели, загорелся новый свет. Желтый, он колебался на темных стволах, высоко, на том месте, где у сосен начинаются ветви.
В глубине леса кто-то зажег костер.
— Посмотри, — сказала Натка. — Что это?
Но Ти-Суеви и сам давно уж смотрел на этот колеблющийся отсвет пламени, такой страшный в ночной темноте.
Кто мог зажечь этот костер в лесу?
Ти-Суеви прилег на дороге, стараясь снизу, сквозь кусты, увидеть что-нибудь.
— Тише! — обернулся он к Натке.
Но она и без того стояла тихо, не шевелясь.
— Человек в лесу. — Ти-Суеви осторожно поднялся с земли.
— Что же он там делает ночью?
— Не знаю. Может быть, это тот самый, кого ищут на заставе, — шепотом сказал Ти-Суеви.
— Шпион? — тоже шепотом спросила Натка.
Она совсем забыла о проказе. Глаза ее, в которых только что был страх, теперь уже без страха, сурово смотрели в темноту, и лицо при звездном свете казалось бледным.
— Пойдем посмотрим, — предложил Ти-Суеви. Однако он не был уверен в том, что Натка согласится, и потому добавил: — Но если ты боишься, не пойдем.
Натка помолчала в раздумье.
— Если это враг, — сказала она, — то я не боюсь его. Но ведь в лесу совсем темно.
— Ничего, я знаю это место. Тут я нашел паутину, — сказал Ти-Суеви. — Я хорошо вижу в темноте, а если не вижу, то все равно знаю, где стоит куст, а где дерево. Дерево пахнет корой.
Тогда Натка протянула Ти-Суеви руку. Он взял ее и шагнул в кусты.
Он действительно знал это место.
Он шел бесшумно, обходя деревья и не наступая на сучья. Только несколько листьев нежно коснулись его щеки. Ах, если бы башмаки у Натки не были так тяжелы!
— Поднимай выше ноги, — еле слышно сказал ей Ти-Суеви.
Клочья желтого света уже висели близко на кустах можжевельника и ежевики.
Ти-Суеви пополз по траве. С легким вздохом Натка тоже легла. Земля была холодна и пахла влажным мхом.
Виден стал и самый костер.
Он горел на поляне. И огонь его отражался в росе, висевшей на колючках облепихи.
У костра стоял человек. Он был высок, в городской одежде и в шляпе. На шее у него висел мешок, а в руке он держал белую щепку.
Он вел себя загадочно: становился на колени, долго шарил по валежнику, прежде чем подбросить его в костер.
Он выбирал только смолистые сучья, не дававшие дыма, и огонь горел бездымно, высоко и ровно.
А в освещенном воздухе летали над поляной бабочки. Одни из них садились на стволы, другие падали. И все они были белые.
Человек следил за ними.
Он подходил к елям, поднимал голову, отыскивал что-то на коре и щепкой сбрасывал в мешок, висевший у него на шее.
— Однако еще рановато для монашенок, мало их попадается, — сказал он вдруг громко.
И все это было так страшно — и ночь, стоявшая на краю освещенной поляны, и одинокий голос человека, и зловещий огонь, — что Натка, державшая Ти-Суеви за руку, отпустила ее и поползла назад.
Пополз за ней и Ти-Суеви.
Когда за толстыми стволами скрылся свет от костра, дети поднялись на ноги. Натыкаясь на сучья, они с шумом прошли сквозь кусты и долго при звездах бежали по дороге.
Она привела их к морю.
Они узнали ее по блестевшей полосе прилива. И оба, тяжело дыша, остановились. Море успокоило их.
Оно было близко. Но ропот его, тихо взбираясь вверх по камням, едва достигал слуха. И лес стоял молча, все глубже погружаясь в сон. Только в бухте, за мысом, бессонно во тьме, как часы, тикал консервный завод.