Но пистолет взяла из рук Володи, прицелилась в высокий куст терновника и тоже выстрелила два раза.
— Неужто отдашь? — спросила она тихо.
И лицо ее, так же как у Володи, стало бледным от холодного утра и волнения.
— Отдам, — твердо сказал Володя, глядя в серебристые глаза Фимки, блестевшие, точно капли росы на смуглых шипах терновника.
И на секунду он забыл о гнездах, забыл, зачем отдал Фимке свой пистолет.
В это время солнце поднялось над вершиной старой ели, и осина, стоявшая на опушке, проснулась первой. Тень легла у ее корней, ветви с легким треском потянулись спросонья, зазвенели листвой. И какая-то птица глубоким голосом повторила несколько раз:
— Та-ак, та-ак.
Потом добавила:
— Ви-идь.
Это был толстый соловей, сидевший на кусте волчьей ягоды.
— Тут есть гнездо, — сказала Фимка. — Подожди немного.
Она нырнула под куст и вскоре вернулась, неся на ладони четыре соловьиных яйца. Они были бурые, с матовым блеском.
Володя осторожно сложил их на дно своей тюбетейки.
— Пойдем, еще найду, — сказала Фимка.
Наступая босыми ногами на шишки и сучки, она шныряла по лесу среди кустов и молодых деревьев. Смелые птицы варакушки убегали от нее по траве, горихвостки с писком поднимались на самые верхушки сосен. Но Фимка находила их гнезда повсюду: на земле — в пучках прошлогодней травы, и над землей — на нижних ветвях елей и в дуплах старых дубов. Она делала это так искусно и быстро, что Володя не успел разглядеть хорошенько ни одного гнезда.
А между тем тюбетейка его уже была полна. Тут были яйца круглые, крошечные, как горох, и продолговатые, покрытые густыми веснушками, и голубые яйца дроздов.
— Довольно, — сказала вдруг Фимка. — Нужно идти на плоты.
И они пошли по лесной тропинке к реке.
Фимка бежала впереди, стреляя поминутно из пистолета, а Володя шагал медленно, неся в руках тюбетейку.
Солнце обливало его непокрытую голову, и сердце было полно радости, когда он смотрел на разноцветные яйца, блестевшие, точно мокрые камни.
Но дорожка становилась все труднее. Корни пересекали ее и поперек и вдоль, и кусты часто преграждали дорогу.
Вдруг совсем близко раздался легкий треск, похожий на слабый выстрел пистолета.
Володя заглянул в тюбетейку и вскрикнул: лопнуло самое большое яйцо, желтое с белыми пятнами, самое красивое — яйцо лесной горлинки.
Володя положил тюбетейку на пень и выбросил яйцо на траву.
Потом снова медленно двинулся вперед. Через несколько шагов лопнуло еще одно насиженное яйцо. Затем сразу три.
Володя закричал. Но Фимка не слышала. Она была далеко — в том месте, где тропинка выбегала из леса и спускалась через поле к реке.
Володя пошел еще медленнее, так что большие черные муравьи, спешившие по дорожке домой, без труда обгоняли его.
Однако старания Володи были напрасны. С каждым шагом все меньше яиц становилось в его тюбетейке.
Он выбрасывал их на дорогу. И даже лесные мыши, выглядывавшие на тропинку, не подходили к ним.
Тогда, крепко сжав зубы, Володя бросился к реке, и когда добежал до берега, поросшего высоким чернобылом, в тюбетейке его осталось только одно яйцо — зеленое, с тонкой скорлупой, покрытой бурыми точками. Это было яйцо варакушки — маленькой певчей птички с белой звездой на шее.
Володя положил его на ладонь и с отчаянием огляделся вокруг. Красивая тюбетейка его, сшитая из парчи, промокла насквозь, ноги болели от усталости, а пистолет, с которым он всю жизнь не расставался, лежал теперь у Фимки за пазухой.
Он был обманут кругом, и потери его были огромны. Володя тяжело вздохнул и посмотрел вниз на реку.
Под его ногами у крутого, желтого от глины берега стоял большой плот.
На плоту он увидел Сергея Семеновича, а подальше — Фимку, присевшую на корточки у воды.
Толстый шест, упиравшийся в плот, был прислонен к берегу, а по этому шесту спускались на бревна плотогоны.
— Лезь сюда! — крикнула Фимка снизу. — Скоро отплывем.
Володя несколько раз прошелся по берегу взад и вперед. Но берег был одинаково крут повсюду.
— Слезай по шесту! — снова крикнула Фимка. Однако Володя стоял в раздумье, не трогаясь с места. Слезть по шесту было совсем нетрудно. Но как спасти яйцо варакушки — последнее, оставшееся целым? Куда его девать, если руки будут заняты? Разве положить под тюбетейку на голову? Но тюбетейка была так тяжела и грязна, что Володя с размаху швырнул ее вниз на плот. Она упала на бревна возле Фимки у самых ее ног.
Постояв еще немного в раздумье, Володя положил яйцо варакушки в рот.