— Это смотря какое насекомоядное.
— Мне для человека.
— Тебя отец подослал? — насторожилась бабушка, переставая чистить кастрюлю.
Асик верил искусству. И верил взрослым. Если дядя написал про эту графиню, то так оно и было. Да и кто разрешит врать в книжках… Хотя Асику набежало всего восемь лет, у него уже имелись на примете люди, которых стоило отравить. Вот, скажем, Петька из пятого «Б», долбящий второклашек по темечку пальцем в наперстке. Придет он в буфет, возьмет бокал шампанского… Асик вспомнил, что шампанское у них не продают и Петька пьет только компот. И тут же понял графиню: действительно, сыпать яд в компот, в котором плавают сладкие абрикосы и груши, может только дурак.
В среду папа пришел с работы и весело предложил:
— Айда в кино!
— Айда, — согласилась мама.
— Айда, — схватил шапку Асик.
Но в кинотеатре висела табличка «Дети до шестнадцати лет не допускаются».
— Пустите, он же ничего не поймет, — начал уговаривать папа билетершу.
Его пустили. Фильм был про какого-то комиссара, который ловил какую-то мафию. Пока стреляли из пистолетов, Асик только вздрагивал и считал убитых. Когда начали строчить из автоматов — из них больше убьешь — он на время закрывал глаза. А когда дядя на экране догадался бросать трупы в бетонный раствор и замуровывать их в стены — Асик спрятался за плечи впереди сидящего и начал икать.
Дома он обедать не стал, а только согласился выпить молока.
— Бабушка, а кто такая мафия?
— Под нами живет, — сразу ответила бабушка.
Асик отставил молоко и тихо спросил:
— Она жуткая?
— Да уж лучше с ней не связываться.
Асик понял, что спокойная жизнь кончилась. У него даже нет пистолета, хотя, с другой стороны, против мафии не помешала бы и пушка. Он глянул в пол, под которым эта самая мафия, возможно, тоже сейчас пила молоко.
— Откуда же она у нас взялась?
— Приехали из Калининской области.
— А не из Италии?
— Кому такая злыдня нужна в Италии… Но капусту квасит хорошо. Как-то по-особому. Я так не умею.
— Ты про кого говоришь? — подозрительно спросил Асик.
— Как про кого? — удивилась бабушка. — Ты ж про Марфу спрашиваешь?
— Ну и теща! — в сердцах сказал Асик отцовским голосом и придвинул молоко.
— Научился! — тоже в сердцах сказала бабушка своим собственным голосом.
В четверг после ужина папа достал газету. Почитав с полчасика, он гмыкнул и заключил:
— Да… На Западе все больше употребляют алкоголь, никотин и марихуану.
— Зачем они употребляют алкоголь? — сразу оживился Асик.
Папа подумал и объяснил:
— Чтобы обалдеть.
— А никотин?
Папа размышлял дольше, пожевывая губами:
— Чтобы забалдеть.
— А марихуану?
Теперь папа окончательно задумался, с надеждой уставившись в газету.
— Чтобы подбалдеть, — наконец нашел он нужную приставку.
Асик представил жуткую компанию. Главарь Алка, вернее Алька по фамилии Голь — зеленый, худой, с синим носом и кольтом под мышкой. Член шайки Ника по фамилии Тин — толстый, но подлый. Их подружка Мари по фамилии Хуана — в брюках и с сумочкой, набитой ядами. Ночью останавливают людей в темном месте и балдят по голове.
Асик пошел на кухню поделиться:
— Бабушка, ты когда-нибудь балдела?
— Передай ему, что от балды слышу! — отрезала бабушка.
В пятницу папа включил телевизор и спросил:
— Хочешь увидеть настоящих мужчин?
На такой праздный вопрос Асик даже не ответил и только молча придвинулся к экрану.
Два настоящих мужчины оказались в трусах, майках и пузатых черных перчатках. Когда один настоящий мужчина ударил другого, Асик понял, что это есть бокс. Потом одного из них унесли — он оказался ненастоящим. Следующая пара тоже не додралась: врач запретил, потому что у боксера из правого угла ринга нос загнулся влево. Боксер третьей пары нарушил правила — пинал ногой лежачего. Боксер четвертой пары после удара по голове не упал, но никого не узнавал и ходил по рингу с блуждающим взглядом…
Досмотрев бокс, Асик подумал, что в школе за такое мордобитие вызвали бы милицию. И без всякой задней мысли поинтересовался у бабушки, которая лепила на завтра пельмени:
— Ты боксом когда-нибудь занималась?
— С твоим отцом, что ли? — начала уточнять она.
В субботу Асик уходил в школу, а папа с другими
охотниками был уже в лесу. Вернулся он вечером, обветренный, возбужденный и радостный. Поставил в угол ружье, скинул громадный, тяжелый рюкзак, вернулся на лестницу и внес разлапистый куст, который занял полпередней. Присмотревшись, Асик понял, что это рога.
— Лось был красавец, — сообщил папа. — Я свалил его одним выстрелом.
— Красавца-то жалко, — заметил Асик.
— Так ведь зверь, — улыбнулся папа.
— Он на тебя напал? — Асик понял, почему папа был вынужден стрелять в красавца.
— Да нет, я сам на него напал.
— Тогда ты зверь, — насупился сын.
Папа рассмеялся и показал на рюкзак:
— Мясо-то нужно.
— Кашей бы обошлись, — все-таки не согласился Асик и пошел на кухню, потому что в передней запахло мясом, порохом и кровью.
Бабушка чистила рыбу. Асик молча посидел рядом и неохотно сообщил:
— Папа с охоты вернулся.
— Зайчишку хоть застрелил?
— Он любит стрелять лосей, — объяснил Асик.
— Он не лосей любит стрелять, — оживилась бабушка. — Он меня бы с удовольствием застрелил.
Асик посмотрел ей в лицо: не шутит? Но он еще не был психологом, поэтому ничего, кроме рыбьей чешуи, на ее щеках не увидел. Асик вздохнул и логично возразил:
— Он же в тебя не стреляет.
— А знаешь почему? — Бабушка бросила рыбу и подбоченилась.
— Патронов жалеет? — предположил Асик.
— Потому что ему не дают на отстрел меня лицензию!
В воскресенье второй класс ходил в ТЮЗ — смотрели про Волка и Красную Шапочку. Когда Волк стал подкрадываться к Красной Шапочке, учительница зашептала ребятам:
— Сейчас он ее съест. Не пугайтесь, не бледнейте и не вскрикивайте…
Волк зарычал, заворочал глазами, защелкал зубами и облизнулся перед прыжком…
— Боже, какой наивняк! — сказал Асик и расхохотался на весь зал.
Когда утром мне не хочется вставать, жена прибегает, по ее мнению, к магическим словам:
— Вставай, кофе уже сварен.
Я встаю, изображая плотоядную улыбку. И пью эту черную, горькую и чуть кисловатую жидкость, шумно отдуваясь — якобы вдыхаю аромат. Чашечки маленькие, кукольные, а зубы у меня металлические, поэтому пью осторожно, в одно касание, и не дай бог клацнуть по старинному фарфору.
— Божественно, — сообщаю я жене и для подтверждения глажу себя по желудку, в котором сразу начинается изжога.
— Вечером сварю еще, — обнадеживает жена, закрывая за мной дверь.
— Погуще бы, — воодушевленно прошу я, потому что вечером дома не буду.
В мастерской изжога разыгрывается сильней, и я думаю, что зря нет моды кофе закусывать. Например, селедкой или огурчиком.
Без четверти два ко мне подходит Валентина и сообщает:
— Сегодня ваша очередь варить кофе.
— О! — восклицаю я, загораясь якобы радостью: кофеварение в нашей мастерской считается торжественным обрядом.
Почему, интересно, чай кипятят, а кофе варят? Это же не суп и не сталь.
Хотя нас всего четыре человека, кофе кипятится, то есть варится, в пузатом полуведерном чайнике. Причем по-арабски. Это значит, что чайник дважды ставится на огонь. Всыпав кофе в бурлящий кипяток и оглядевшись, я опускаю в чайник небольшой кусок сухого клея. Безвредный, сделан из копыт.
Кстати, почему кофе «он»? Какао же «оно». Интересно, как это объясняют филологи?
Мы садимся за маленький столик, и каждый наливает себе по громадной чашке.
— Натуральный, — говорит Валентина: она это каждый день говорит.
— Свежепромолотый, — поддерживает Севка, прикидываясь гурманом, хотя однажды на моих глазах после ананаса слопал целую селедку.