Салют вам, звери: птицы и верблюды,
зачем вам бег, паденье и полёт,
когда мой человеческий рассудок,
вам верное спокойствие даёт?
Грызите мясо скучное и бейте
железо вертикальное клетей,
когда на вас внимательные дети
глядят глазами завтрашних людей.
И вы тревожьте их воображенье
тоской степей и холодом высот,
а мозг детей — весёлое броженье —
их в странствия, волнуясь, поведёт,
а город будет гнать автомобили
и замыкать просторы площадей,
и ваши лапы, туловища, крылья
встревожат память дальнюю людей
среди домов, сужающих высоты,
как разумом придуманный балласт,
животные, лишённые свободы,
вы — лучшая символика пространств,
и нас уже зовёт шестое чувство,
как вас гнетёт привычная печаль,
салют вам, звери, мудрое кощунство
нам дарит мира вырванную даль.
1960
" Плафон второго этажа "
Плафон второго этажа
среди подробных сучьев
один — на сад весь — не дрожал:
сад мучился падучей.
Тоску ночных госпиталей
или дворов четвёртых
январь сводил с лица калек,
и кое-где и с мёртвых.
Но тем был явственней разрыв
меж ним и тем, что помнил:
осока, стрёкот стрекозы,
жуки, валежник, полдень,
то ли вдали большой гарем
петлял сосновым бором,
но, может быть, что вместе с тем
в стволах белело взморье.
Но как бы ни было, пейзаж
разрывов, снов и пауз
писался с Вас, но был не Ваш,
но мной с тобою связан.
Здесь было что-то от платформ,
от рухляди и пота,
был взвешен за окном плафон,
своей лишённый плоти.
Стекло делило бытиё,
деля, таило третье —
пустой намек ан, вдруг убьёт?
почти подобный смерти.
Но ты была отделена,
как зеркалом подобье.
Пейзаж окна. Плафон. Стена.
И ты, как сад, подробна.
1960
" Вот человек, идущий на меня, "
Вот человек, идущий на меня,
я делаюсь короче, я меняюсь,
я им задавлен, оглушен, я смят,
я поражен, я просто невменяем,
о, что задумал этот великан,
когда в музеях сумрачных шедевры
обнажены и мерзнут и векам,
как проститутки, взматывают нервы,
а за оградами шевелятся сады,
и портики тяжёлые на спинах
литых гигантов, и кругом следы
изящества и хрипов лошадиных.
как непонятен гений и талант,
живёт он в нас или живёт помимо,
как в яблоке, разбитом пополам,
живут сады, как будто в спячке зимней,
всё знать вокруг и ничего не мочь,
входить творцом и уходить вандалом,
но будь во мне, дурачь меня, морочь
предчувствие великого начала,
и вдруг я вырос, кончился мираж,
гигант шатнулся, выдохся, отхлынул,
остался мир, балдеющий, как пляж,
и всевозможный, как осенний рынок,
теперь иду спокойный человек,
несу свой торс, пальто несу и шляпу,
моя нога вытаптывает снег,
и облака игрушечные виснут.
1960
" Развязки нет, один — конец, "
Развязки нет, один — конец,
а жизнь всё тычется в азы,
мой стих ворочался во мне,
как перекусанный язык.
И плащ срывается в полёт,
и, отражаясь в мостовых,
вся жизнь меж пальцами течёт,
а на ладони бьётся стих.
Да, стих, как выкрикнутый крик,
когда река скользит в дожди,
мой стих — не я, не мой двойник,
не тень, но всё-таки сродни.
Так вот мой стих — не я, рывок
в конец любви, в конец реки,
как слабый звон колоколов
от ветром тронутой руки.
Так отделись, мой стих, как звон,
как эхо, выкатись на крик,
чтоб губы, став подобьем волн,
меня учили говорить.