По улице, где была лавочка Анисима, часто проходил один разносчик, торговавший старыми книгами, и всякий раз заходил в эту лавочку. Анисим всегда был ему рад, потому что разносчик позволял ему перелистывать книги, между тем как сам, расположившись на скамье, лакомился кусочком паюсной икры или балыком. Таким образом в Анисиме возбудилась охота к чтению, и он часто с сожалением помышлял о том, как бы для него приятно было, если б отец его вместо мелочной лавки имел книжную. От прозорливых глаз букиниста не скрылась сия охота Анисима, и он разговорами своими еще более воспламенял воображение молодого лавочника, стараясь переманить его к себе в товарищи. Отец Анисима имел довольно хорошее состояние, и букинисту весьма выгодным казалось найти в Анисиме не только деятельного товарища, но и средства к распространению небольшой своей торговли…
Неелов беспутный!
С ума ты слетел;
От лиры бесструнной
Стихов захотел!
Ты знаешь, повеса,
Что я не поэт,
Ни меры, ни веса
В стихах моих нет;
А тащишь насильно
Меня на Парнас;
И так изобильно
Хлыстовых у нас.
Ах! сам же, бывало,
Я их осуждал;
Над ними немало
Я сам хохотал;
А ныне не смею
Тебе отказать —
Тружуся, потею
И должен писать!
Продолжение впредь
Послание к другу моему N.N., военному человеку
Судьба определила
Владеть тебе мечом,
А мне она вручила
Чернилицу с пером.
Ах! Как, мой друг, завидно
Мне, глядя на тебя.
Я признаюсь — обидно
С тобой сравнить себя!
В серебряных ты латах
Летишь, как вихрь, с конем —
А я — сижу в палатах
С обгрызанным пером!
Прекрасную слезами
Насилу тронул я;
Ты — шевельнул усами,
И Хлоя уж твоя!
Но чу! — вдруг отозвался
Вдали оружий звук;
Признаться, испугался
Твой бедный статской друг!
А ты — напрасно Хлоя
Зовет тебя, стеня, —
Ты, помня долг героя,
Садишься на коня;
Булатный меч милее
Тебе любви оков.
Спеши, мой друг, скорее,
Лети сразить врагов.
Я вижу, как в мундире,
В лощеных сапогах,
Ты, сидя на мортире,
Врагам вселяешь страх;
Игривый ветр колеблет
На шлеме твой султан,
Твой взор лишь стан объемлет —
Уж весь трепещет стан;
Вот ты уж капитаном,
И вскоре генерал, —
В победе над султаном
Визиря в плен ты взял:
Ты весь засыпан в злате,
Сияет грудь звездой;
А я — сижу в халате,
Любуюся тобой.
Но вот уж час свиданья:
Исчез приятный сон!!
Не вижу звезд сиянья,
Визирь не взят в полон —
И с чем же возвратился
Ты к нам из дальних стран?
Здоровьем истощился —
И опустел карман.
За всё сие наградой:
Корнетом без ноги;
Твердишь ты всем с досадой:
Проклятые враги!
И к Хлое поспешивши,
Увы, бедняк узнал,
Что, рог луне отбивши,
Ты сам с рогами стал.
А я — здесь у камина
Счастлив своей судьбой:
Остался хоть без чина,
Но с Лизой и с ногой.
Абдул-визирь
На лбу пузырь
Свой холит и лелеет.
Bayle, геометр,
Взяв термометр,
Пшеницу в поле сеет.
А Бонапарт
С колодой карт
В Россию поспешает.
Садясь в балон,
Он за бостон
Сесть Папу приглашает.
Но Папин сын,
Взяв апельсин,
В нос батюшки швыряет.
А в море кит
На них глядит
И в ноздрях ковыряет.
Тут Магомет,
Надев корсет
И жаждою терзаем,
Воды нагрев
И к ним подсев,
Их подчивает чаем.
То зря, комар
На самовар
Вскочив, в жару потеет.
Селена тут,
Взяв в руки жгут,
Его по ляжкам греет.
Станища мух,
Скрепя свой дух,
Им хлопает в ладоши,
А Епиктет,
Чтоб менует
Плясать, надел калоши.
Министр Пит
В углу сидит
И на гудке играет.
Но входит поп
И, сняв салоп,
Учтиво приседает.
Вольтер старик,
Свой сняв парик,
В нем яицы взбивает,
А Жан Расин,
Как добрый сын,
От жалости рыдает.
Беспечный певец, углубленный в мечты,
Идет незнакомой дорогой;
Кругом все богатства прелестной весны
Рассыпаны щедро природой.
Как бархатом пышным, поля и луга
И холмы покрыты цветами;
Как в брачную ризу, одеты леса
Цветов ароматных гроздями,
И мед златокрылые пьют мотыльки,
По ветвям душистым порхая;
И птицы, в веселом восторге, поют,
Подругам приюты сплетая.
По камушкам пестрым игривый ручей
Несет извиваяся воды,
И солнце сияет, — и в блеске лучей
Красуется юность природы!
И странника огнь вдохновенья объял,
Он жизни не чувствует бремя;
И ясные к небу он взоры поднял
И видит — грядущее время!
И юного дух воскриленный Певца
Восторгом священным пылает;
И мысль воспарила к престолу Творца, —
И в струны Певец ударяет:
О, слава тебе, всемогущий Творец!
Всё жизнь от тебя восприяло,
В тебе и ничтожества бездны конец, —
И чистой любови начало.
Любовь оживляет из тленности прах,
Из пепла цветы возрождает;
И в смертном врожденный к бессмертному страх
Святая любовь — побеждает!
И лира умолкла, и голос Певца
С зеленых холмов повторился;
Унылая в сердце спустилась мечта, —
И трепет в груди поселился.
И ветры завыли, и черною мглой
Покрылись небесные своды,
Ручей взволновался, и вихри горой
Вздымают кипящие воды.
И вьюга в изломанных ветвях свистит,
Тяжелые тучи летают,
И гром из небес воспаленных гремит,
И молнии грозно сверкают.
И странник во мраке глубоком идет,
Покрова от бури не зная.
В руках охладевших он лиру несет,
От бури ее охраняя.