Оле стукнуло двадцать семь. В летние месяцы он жил в своей будке, а зимой — в каморке при теплом хлеве небогатого крестьянина. В его владении находились кровать, шкаф и стол. Местные девушки считали Оле закоренелым холостяком. Иные из них, некогда стрекотавшие по ночам возле его будки, были уже замужем и растили детей.
Вот тут и случилось то, чему суждено было определить дальнейшую жизнь Оле. На нем остановился взгляд рыбацкой дочери. Нет, быть этого не могло! Аннгрет, стройная, общепризнанная красавица, та, что выросла в лугах, меж озер. Может, она была робка и ей пришлось сделать над собой усилие, прежде чем выйти из лесу? По деревне она проходила горделиво. Ее взгляд изничтожал всех, кто с вожделением на нее смотрел. Если бы сын богатого крестьянина постарался залучить ее себе в жены, это было бы понятно.
Оле искал случая увидеть Аннгрет и убедиться… Он смущенно кланялся и упивался взглядом рыбацкой дочки. В них был не только вызов, но и обещание. Сердце Оле затрепыхалось, как голубь в сачке. В душе вспыхивали огоньки, словно свечи на рождественской елке.
Лето жужжало и стрекотало по всей стране. Трудное лето для людей вроде Антона Дюрра, пекшихся о судьбе своей родины! Радостное, изобильное лето для тех, кто, как Оле, помышлял лишь о пчелах да о любви.
По ночам в своей будке Оле придумывал разговоры, которые он будет вести с черноглазой Аннгрет Анкен. Но когда он встречал ее назавтра, его слова, что должны были быть сладки, как сочные груши, сморщивались, как печеные овощи. Его бросало в такой жар, что он распахивал рубашку и подставлял волосатую грудь прохладным дуновениям лесного ветерка.
Один из самых смелых воображаемых разговоров Оле с Аннгрет звучал так:
— Добрый день, Аннгрет.
— Добрый день, Оле. Ты, видно, запарился, если даже рубаху расстегнул?
Обоюдное смущение и пылкие взгляды.
— Ты, словно солнышко, днем и ночью согреваешь мою будку.
Аннгрет молчит.
— Прости, я не хотел тебя обидеть!
— И откуда только у тебя берутся эти льстивые слова?
— У меня их много, но сейчас я все позабыл. Если бы ты как-нибудь вечерком пришла ко мне на пасеку!
— Я хочу к тебе прийти.
Мечты. Но жизнь превзошла их. Тот летний день, что свел их вместе, был воскресным днем. Оле сидел на озере с удочкой. Было это перед сбором меда — пора сухого хлеба с луком для пасечника. Жужжанием и пением были полны прибрежные заросли. Аннгрет, отталкиваясь веслом, неторопливо вела плоскодонку. Она проверяла отцовские верши, расставленные на щуку. Оле, браконьер, увидев Аннгрет, столкнул удилище в воду, точно хотел отогнать лягушек от водяных лилий. Неожиданность прорвала плотину его влюбленного молчания.
— Ты одна рыщешь по озеру, как лебедушка без лебедя.
Аннгрет запрокинула голову и расхохоталась.
— Не похож ты на лебедя, который со мной совладает.
Слово вылетело, не поймаешь… Оле бросился в воду и поплыл к лодке. В глазах Аннгрет блеснуло сладострастие. Когда он схватился за борт, она замахнулась на него веслом.
— Ты что? С ума сошел?
— Лебедушка всегда бьется, покуда лебедь ее не одолеет.
Оле опрокинул лодку.
— А ну, бейся, кусачая лебедушка!
Выловленные щуки скользнули обратно в воду. Аннгрет с остановившимися от испуга глазами вынырнула меж листьев кувшинок. Она уцепилась за Оле и, как русалка, потянула его за собою на дно, в бурый лес корней. Оле хватил Аннгрет по голове, да так, что она потеряла сознание. Своеобразное объяснение в любви.
— Ты спас мне жизнь, теперь делай со мною, что хочешь, — проговорила Аннгрет уже на берегу. И Оле сделал с нею, что хотел. Он был неуклюж, и его поцелуи походили на укусы.
Через восемь дней Аннгрет призналась: у нее будет ребенок. Оле как с ума сошел, наточил свой нож и побежал резать ивовые прутья для плетеной колыбельки. Ребенок в будке! Вот это здорово!
— Но ты меня не захочешь, если я скажу тебе то, что знаю, — проговорила Аннгрет.
Оле уставился на ее виски в тоненьких синих прожилках — как мрамор.
— Скажи, что ты знаешь, и я еще неистовее буду тебя желать!
Аннгрет была растрогана. Правда, сказала она не то, что хотела сказать:
— Отец хотел отдать меня за нелюбимого. Если я выйду за тебя, он не даст мне приданого.
Подумаешь, горе! Какое ему дело до этого сундука с приданым?
Он плетет зыбку из ивовых прутьев и плетет новые улья из соломы. Птицы, пчелы и листья на деревьях славят в песнях его достойный труд. Судьба милостива к нему сверх всякой меры. Вечером он на руках несет Аннгрет через лес на пасеку. При этом он поет, и песнь его бесхитростна, как любовный крик оленя.