Только чисто вымытое окно конюшни блестит, как окно дома, в лучах вечернего солнца, хотя ни одной лошади в конюшне нет.
Это усадьба новосела Франца Буммеля, в свое время бывшего личным кучером барона фон Ведельштедта. Чаще всего Франц возил старого господина барона. Молодой барон, собственноручно крутя баранку, катался со своей супругой в автомобиле. Он давно утратил аристократические манеры, и его отец сокрушался, замечая в характере сына плебейские черты.
Молодой барон со своей стороны страдал из-за нелепых воззрений отца. Старик, например, утверждал, что горизонт имеет углы, и брался доказать это. Более того, он видел смысл жизни в том, чтобы собственными руками пощупать эти углы и таким образом спасти мир от великого заблуждения — круглого горизонта.
Назначение Франца Буммеля состояло в том, чтобы приближать старого барона к осуществлению его жизненной задачи.
— Поехали, Буммель, поехали! — говаривал барон, и Франц Буммель ехал навстречу горизонту. Ехал час, второй, но к цели не приближался. — Дальше, Буммель, дальше! В двадцать три ноль-ноль мы должны туда прибыть.
Франц гнал лошадей к горизонту, покуда барон не засыпал, тогда он поворачивал обратно. Лакеи выносили спящего старика из экипажа. Горизонт оставался круглым.
При дележе земли после большой войны Францу Буммелю тоже достался надел: пахотная земля и лес, хотя своими нелепыми поездками к горизонту он вряд ли это заслужил. Но не будем мелочны, товарищи! Он был жертвой обстоятельств, в которых родился. Лейб-кучер не может не перенять некоторых страстишек своего господина. Хоть они ему и не пристали.
Франц Буммель тайком травит зайцев борзыми, поигрывает в картишки, не останавливаясь, покуда не проиграется в пух и прах. Его курносый нос, как утверждают солидные люди, задрался кверху во время карточной игры, потому что Буммель вечно вынюхивает, где козыри. Но самая большая страсть Франца Буммеля — это лошади, не рабочие крестьянские коняги, а породистые рысаки. Франц считает себя им сродни. Ежели я снова рожусь на свет божий, то уж обязательно жеребцом, говорит он.
Франц Буммель, которому снится арабский скакун, внезапно просыпается: кто-то его окликнул со двора. Франц прислушивается: синицы щебечут в сосновых ветвях. Корова мычит в хлеву. Жена Буммеля давно уже поднялась и ушла из дому. За прокорм и несколько пфеннигов наличными она ходит на поденщину к толстому Серно.
Тот же голос, что разбудил Франца, слышится вновь:
— Буммель, у тебя корова голодна!
Франц быстро натягивает штаны, надевает свой старый кучерский камзол.
Какая-то фигура, светлая, как ангел, появляется на пороге.
— Это ты, Оле, или твоя тень?
Перед ним стоит Оле, а не его бесплотный дух! Не беда, что куртка на нем болтается, как на вешалке, и штаны тоже; под развевающейся одеждой все те же знакомые кости, голос охрип. Оле не может перекричать мычание коровы.
Буммель выгоняет корову в лес. Он терпеть не может коров — ну их к черту с их жидкими лепешками! Дурацкая привычка в этих краях — держать рогатый скот взаперти. В стране, где Франц побывал вместе со старым бароном, коров ни зимой, ни летом не загоняют в помещение, они даже по улицам разгуливают. Сущая мука для шоферов. Город там зовется Бомбей, а вся страна — Индия.
Корова с неохотой тащится в лес. Видно, все еще надеется, что кто-то наполнит ее привычную кормушку.
Франц растапливает печку сырыми дровами. Оле стоит в дыму и кашляет. Дело вот в чем: надо организовать новое крестьянское содружество.
— А что, «Крестьянской помощи» недостаточно?
Куда там! Все эти ферейны и объединения изнашиваются не хуже насосов. Вот и начинается: то нужна новая стойка, то новый черпак. Поэтому он, Оле, и стал подумывать о крестьянском содружестве нового типа — никто ни на минуту не остается наедине со своей бедой, никто не обивает порогов с просьбами о помощи!
— Это же сущее царствие небесное! — Франц Буммель завтракает: кусочек жевательного табака и полухолодный ячменный кофе. — Ну и какой же взнос надо платить для вступления в это райское содружество?
— Никаких взносов, только вступить со всем своим добром, с женой и детьми и с открытым сердцем. На завтрак каждый день молоко. И хлеб с колбасой.
Франц готов поверить обещаниям ангела Оле, только вот можно ли будет в его царствии небесном играть в скат да барышничать помаленьку? В конце-то концов там ведь все равно глаза замутят и заставят молиться какому-нибудь пророку, политическому, конечно. Нет, без лошадей и карт жизнь для Франца все равно что пустыня.