Страх мгновенной болью вырыл у меня борозду на спине вдоль позвоночника. Оглянулся — вздрогнули и остальные от этих слов и замерли, потрясенные. Бранко озирается и, словно спеша куда-то, спрашивает:
— Какая сеть?.. Где замкнулась?..
— Разве не видишь ее на дверях?
— Ничего там нет.
— Это тебе кажется, будто нет.
— Ночь у дверей, — сказал Бранко. — Темнота, ветки, тени пляшут у порога, никакой сети.
— Это тебе кажется, будто тени, а на самом деле — сеть. И не одна, а много. Одна сеть — вокруг дома, другая — вокруг деревни Крушье, третья — вокруг Котурачи и целого племени, а четвертая — вокруг всей Черногории. И так постоянно. Выберешься из одной, поджидает тебя другая, третья, десятая. И каждого такое ждет, тщетно избежать надеется.
— Ничего такого нет, — сказал Бранко.
— Нет в твоем оке силы, чтоб ее увидеть.
— Да не ври ты, не позорься, — говорит Бранко. — В старые годы начал завираться без нужды. К чему тебе?
— Это ты мне говоришь, будто я вру?
— А если не врешь, покажи мне, где ты ее видишь!
Лексо шевельнулся, пытаясь встать, но почему-то передумал и остался на месте. Пока я наблюдал за теми, Бранко сумел заставить его встать. Приподнялся Лексо с седла, точно утомленная клушка с яиц, и пошатнулся. Надулись у него штаны сзади — перья, солома, стружка падает оттуда, будто не живой он человек, а набитое чучело. Вяло и неуверенно, словно пробуждаясь от долгого похмельного сна, направился к двери. Под его прикрытием, готовый в любую минуту стрелять, поднялся Бранко. Вместе дошли они до двери, смотрят на дверной косяк и в ночь по ту сторону. Лексо рукой показывает края сети — Бранко озабоченно разглядывает их, покачивая головой. Я невольно приподнялся, пялю глаза на то, что на мгновенье становится видимым, а потом вновь исчезает. Знаю, нет этого и быть не может, а все кажется мне, будто существует нечто отделяющее нас от окружающей тьмы. Разумом понимаю, ничего нет, да только не нахожу подтверждения и поэтому начинаю верить, будто на самом деле существует сеть, которую я разрываю своим взглядом и которая восстанавливается, чуть я отведу глаза в сторону. И остальные тоже всматриваются, чудится им, будто мы колдуем, — ошарашенная хозяйка, прижав кулаки к вискам; Станко, переступив одной ногой через порог; Грля голову вытянул и глаза раскрыл, чтоб получше видеть.
Толкнул я Бранко сквозь эту сеть и нырнул следом за ним в темноту. Станко что-то тявкнул нам вслед, ответил ему пес по соседству. Лай передавался от собаки к собаке, поднимаясь от деревни к горам. А с гор он устремился к звездам.
Все дальше
Если во влажной глине сточной канавы у обочины дороги выдавить рядком буквы: ГАГО, БОЛЕ, ОЛЯ, ДИНАН — или какие-нибудь выдуманные имена, а потом в углубления насыпать чешуйчатого артиллерийского пороху и зажечь восковой спичкой, украденной на кухне у Джукиной матери, возникают и пышут пламенем красноватые и золотистые буквы, именуемые «рекламой», и день этот завершается как праздник. Взрослые подходят и уходят, иногда останавливаются посмотреть, полюбоваться этой красотой, но у них вечно не хватает времени, а может, и воображения, чтобы насладиться от души, и, уж конечно, в голову не приходит спросить у ребят, откуда у них порох. Не интересуются этим и итальянцы: им все некогда, они только и знают, что восклицать «брависсимо» да стрелять глазами в девушек и вскрикивать, заметив красивые ноги, а поскольку им любая нога красивая, стоит ей показаться из-под юбки, то они уже осипли от выкриков. Но горланят по-прежнему, не обращая внимания на то, что сипят и что дети таскают порох из склада боеприпасов.
У склада выставлен часовой, он держит винтовку на плече и топчется на месте, как лошаденка у постоялого двора. Время от времени прохаживается перед обитым серой жестью хранилищем. Потопает по траве и возвращается, но еще ни разу не удосужился заглянуть за склад, туда, где кустится загаженный солдатами терновник. Ребята подбираются именно с этой стороны, озираются, хотя нужды в том нет никакой. Или Боко Безрукиле наблюдает с пригорка, или Джука — с каменной ограды перед домом, а из сада — то Гаго, то Боле. Порох доставал обычно Дикан, поскольку у него самые длинные руки. Раньше было легче, это удавалось и Оле, и Джуке, нужно было только отыскать лаз под стеной, и можно нагрести пакетиков с порохом сколько душе угодно. По мере того как дальше катилась осень, руку приходилось засовывать все глубже. Однажды даже длиннорукий Дикан не смог ничего подцепить, напрасно он извивался и кряхтел, все равно вернулся ни с чем. Разыскали крюк, какое-то время добывали порох с его помощью, но вот прошло уже целых три дня, как они постились, довольствуясь обычными, густо дымящими деревенскими кострами, прежде чем Боко придумал расширить подкоп под стеной, чтобы Гаго мог забраться.