Мустафа думал обо всем этом, пока его коляска не остановилась перед домом врача. Он быстро поднялся по лестнице, вошел в квартиру и сразу подошел к двери женской приемной. Он взглянул на стул, на котором позавчера сидела девушка, словно она не могла сесть на другое место, и, не увидев ее там, испугался. Мустафа в отчаянии посмотрел в другую сторону, и взгляды их встретились. Девушка смотрела на него. Вспыхнув от радости, он сейчас же отошел от двери. Войдя в мужскую приемную, юноша стал думать, как бы передать ей письмо. Наконец он решил попросить фельдшера вызвать из женской приемной служанку и вручить ей письмо для передачи ее госпоже. Но что, если девушка спросит фельдшера, кто вызывает ее служанку? Что тот ответит? А если попросить самого фельдшера передать письмо девушке? Это может вызвать у него подозрение и возбудить всякие толки и пересуды. Преданная служанка лучший посредник.
Мустафа все не мог остановиться на каком-нибудь решении и очень боялся, что, пока он раздумывает, наступит очередь девушки идти к врачу. Она уйдет со служанкой в кабинет врача, а потом выйдет через другую дверь, он ее не увидит и упустит такой прекрасный случай передать письмо.
Наконец Мустафа решился и поспешно встал. Выйдя в коридор, он подошел к фельдшеру и попросил его вызвать служанку. Фельдшер сейчас же направился к двери и поманил женщину. Та нерешительно взглянула на свою госпожу. Девушка сказала:
— Пойди, Бухейта, узнай, что нужно фельдшеру.
Бухейта поднялась и подошла к нему. Фельдшер молча взял ее за руку и подвел к Мустафе. Мустафа с облегчением вздохнул и, отведя служанку в сторону, передал ей письмо.
— Отдай это сейчас же своей госпоже, — сказал он.
Больше он ничего не прибавил, считая, что при подобных обстоятельствах лучше сказать меньше, чем больше. Служанка взяла письмо и ответила:
— Слушаюсь, бек.
Ей даже не пришло в голову спросить, от кого письмо.
Мустафа затрепетал от радости. Он добился всего, что ему было нужно, и мог спокойно уйти. Он не шел, а летел на каких-то фантастических крыльях по улице Абд аль-Азиза, совершенно забыв о существовании дантиста.
Глава двадцать первая
Состояние Мухсина ухудшалось. Скоро удивленные учителя вынуждены были признать, что, если ему не поможет какое-нибудь чудо, этот год для него потерян. Мальчик побледнел, осунулся, стал очень молчаливым. Желая развлечь племянника, встревоженные дядюшки заставляли его гулять и молча шагали рядом с ним, не решаясь заговорить.
Абда, по-видимому, заразился настроением Мухсина. Он не выносил шума, болтовни, не мог слышать имени Саннии. Еще недавно, узнав свежую новость или увидев из окна что-нибудь относящееся к соседям, Заннуба спешила сообщить об этом «народу», когда все собирались вокруг обеденного стола. Но теперь Абда категорически запретил ей это, приказывая молчать в его присутствии. Дом их превратился в гробницу, а они в печальных, безмолвных призраков.
Все это было крайне неприятно Ханфи-эфенди и Мабруку. В самом деле, чем провинился Ханфи? Если у других была причина горевать, почему они заживо похоронили и его? Он пытался вовлечь их в беседу, рассмешить, развеселить, но никто его не слушал. Пришлось замолчать и Ханфи.
Видно, горе Мухсина было на самом деле велико, раз так действовало на окружающих. Когда он слышал доносившиеся откуда-нибудь звуки рояля, он бледнел, сердце его сжималось, походка становилась неуверенной. Мальчик изо всех сил старался взять себя в руки, скрыть свое душевное состояние.
Никогда не вернутся чудесные дни, когда он слушал игру Саннии на рояле, видел ее бегающие по клавишам нежные руки. Он учил ее петь, а она не сводила с него глаз, восторженно слушая песню:
Воспоминание о тех днях терзало мальчика, и он задыхался от слез, повторяя про себя:
Да, в те счастливые далекие дни он пел это Саннии и улыбался, думая, что это только песня, пустые, ничего не говорящие слова. Как мог он знать, что все так быстро промчится и его ожидают предсказанные в этой песне горести?