Слуга сделал несколько шагов по улице, негромко напевая: «Моя месячная плата — то, что мне она сказала…»
— Эй, эй! — крикнул Селим, привстав.
Мабрук повернул голову и улыбнулся, но не ответил ни слова. Он продолжал: «Ты ступай теперь, напейся и придешь к лицо открывшей…»
Селим поднялся во весь рост и закричал, энергично жестикулируя:
— Постой! Послушай, что я тебе скажу! Послушай, что я тебе скажу! Одно слово, и ты пойдешь дальше.
Мабрук опять не ответил, но приостановился и, продолжая напевать, посмотрел на Селима, потом повернулся к нему спиной и, приплясывая, двинулся дальше. Дойдя до дома, в котором жил доктор, он оглянулся, подмигнул Селиму и быстро вошел в подъезд.
Селим злобно процедил сквозь зубы: «Этакая, право, скотина!» — а сидевший позади него Мустафа-бек весело улыбнулся: он не пропустил ни одной подробности этой сцены.
Прошло минут десять, и из дома № 35 вышла женщина, закутанная в черный изар. С минуту она стояла неподвижно, долго и пристально глядя на кофейню; глаза ее поблескивали из-под покрывала. Затем она повернулась спиной к кофейне и пошла по улице Селяме, направляясь к площади Ситти Зейнаб.
Увидев эту особу, Селим вскочил и, забыв про палку и газеты, поспешил за ней. Широко шагая, он нагнал женщину, которая, плавно покачивая бедрами, шла перед ним спокойно и неторопливо. Ее движения вызывали представление о колыхающихся на спине верблюда носилках.
Селим быстро подкрутил усы, поравнялся с ней, кашлянул и сказал вполголоса:
— Ах! Крошка! Ваш слуга, ханум. Что прикажете, экипаж или автомобиль?
Женщина сразу узнала его голос, остановилась и грустным, разочарованным тоном произнесла:
— Это ты, сохрани тебя Аллах!
— Заннуба! — смущенно пробормотал ошеломленный Селим.
Она печально улыбнулась из-под покрывала и устремила беспокойный взгляд на кофейню Шхаты, словно кого-то там искала.
— Ха-ха! — засмеялся оконфуженный Селим, стараясь замаскировать свое смущение. — Награди тебя Аллах! А я думал… Впрочем… Ты куда идешь?
— Я? — с отсутствующим видом переспросила Заннуба, мысли которой были далеко.
— Да, кстати, — быстро произнес Селим, как будто вспомнив что-то очень важное. — Мабрук только что вошел в дом доктора.
Он ждал ответа и объяснений, но Заннуба побледнела и долго молчала.
— Кто? — наконец спросила она.
Селим пристально посмотрел на нее.
— Кто, кто? Я же сказал: Мабрук.
Заннуба наконец очнулась.
— Мабрук? — повторила она. — Ну так что? Он пошел по делу.
— По делу?
— Ну да. Он должен вернуть Саннии Хильми платье, с которого я снимала выкройку.
Селим удовлетворился ответом и замолчал. Потом он удивленно сказал:
— Для того чтобы пройти два шага, эта скотина надевает свой выходной кафтан!
Заннуба рассеянно ответила:
— Он всегда так одевается, когда идет туда.
Селим широко раскрыл глаза.
— Чудеса… Значит, он всегда так одевается, когда идет в квартиру доктора Хильми?
— И правильно делает, — заметила Заннуба, все время думая о другом. — Ему не хочется быть на людях неряхой.
— Так, — недоверчиво пробормотал Селим. — На его месте… Впрочем… Ты куда идешь?
Заннуба замялась и, смущенно взглянув на Селима, ответила:
— Я?.. Мне нужно сходить к Зухре. К портнихе.
— Это в аль-Багале? — спросил Селим.
— Да, — поспешно подтвердила она.
Селим сделал движение, собираясь идти, и сказал:
— Хорошо. А я пойду назад. Передай от меня привет Зухре. Она недурна и неплохо шьет.
Он распрощался и пошел обратно к кофейне, а Заннуба в нерешительности продолжала стоять на месте. Казалось, ее терзали какие-то страшные сомнения. Она пыталась в них разобраться, но мысли ее путались, и она явно не знала, на что решиться.
Наконец, бросив последний взгляд на кофейню, Заннуба печально отвернулась и не спеша направилась к площади Ситти Зейнаб. У мечети она остановилась и долго смотрела через решетку на гробницу внучки пророка, покрытую роскошной росписью. Потом с грустью прочитала про себя фатиху[20].
На площади Ситти Зейнаб была конечная остановка омнибуса «Суарес». До прохожих то и дело доносился громкий голос кондуктора:
— Ялла! В Муски! К Ситти Нафисе! В Муски! Муски! Муски!