— А вот и Мухсин идет! — воскликнула она и, помолчав, продолжала:
— Он подошел к кофейне, поздоровался с твоим двоюродным братом и передал ему свои книги. Хорошо сделал, теперь он может идти сюда прямо с улицы.
Но Заннуба не слышала ни одного слова. Она молча смотрела на кофейню и размышляла: вот Селим встает и направляется домой с книгами Мухсина в руках, а мальчик уже звонит у дверей доктора Хильми. Мустафа-бек сидит один. Заннуба бросила на него последний взгляд и поспешно подошла к кушетке, чтобы взять свое покрывало.
— Куда же ты, тетушка? — спросила Санния.
Смутившись, Заннуба быстро, небрежно ответила:
— Схожу к портнихе. Я скоро вернусь.
— Как? — с упреком воскликнула Санния. — Ты оставляешь меня одну? Ведь ты же знаешь, что мамы нет дома.
— Клянусь твоей жизнью, — ответила Заннуба, укутываясь в покрывало, — через десять минут я вернусь.
— А разве так обязательно идти сейчас к портнихе? — обиженно спросила Санния.
— Да, Сусу. Я забыла сказать ей очень важную вещь. Если я хоть на пять минут задержусь, можешь меня ругать.
Подойдя к зеркалу, она принялась тщательно поправлять свой туалет, стараясь как можно элегантнее расположить складки покрывала и уложить на висках локоны крашеных волос. Она прихорашивалась с увлечением двадцатилетней девушки, и Санния не могла сдержать улыбки.
Вошла чернокожая служанка и доложила о приходе Мухсина. Через мгновение мальчик показался на пороге гостиной и смущенно остановился. Затем он подошел к Саннии и почтительно поздоровался.
Улучив момент, когда Санния на нее не смотрела, Заннуба проскользнула к окну и так из него высунулась, что с улицы все могли ее увидеть. Затем она быстро вернулась к девушке и Мухсину, еще раз подтвердила, что сейчас же вернется, простилась и торопливо вышла.
Мухсин и Санния остались одни. Мальчик чувствовал, что его робость и смущение, все усиливаясь, переходят в панический страх. Смелость, которую он весь день поддерживал в себе, готовясь к этой минуте, в одно мгновение улетучилась. Он стоял молча, понурив голову, словно провинившийся ребенок перед воспитателем.
Но Санния не была ни смущена, ни сконфужена. Хотя ей было всего семнадцать лет, лишь на два года больше, чем Мухсину, она чувствовала себя гораздо свободнее. Это была уже женщина в полном расцвете физических и духовных сил. Разговаривая с Мухсином, она время от времени опускала свои длинные черные ресницы и смеялась мягким, женственным смехом, только изредка разрешая себе скромно, застенчиво на него взглянуть. Но то было не естественное смущение, а кокетство. Может быть, это самая привлекательная черта египтянки. Ведь уроженка долины Нила — искуснейшая кокетка в мире. Она чутьем угадывает, какое впечатление может произвести один-единственный взгляд, и поэтому не часто дарит его собеседнику. Египтянка не расточает свои взгляды, как бойкая, подвижная француженка, а ценит их, бережет и прячет под опущенными ресницами, как прячут меч в ножнах, пока не наступает решительный момент. Тогда она поднимает голову и бросает один-единственный взор, которым выражает все, что хочет.
Наконец Санния прервала молчание и ласково сказала:
— Сюда, пожалуйста, Мухсин-бек.
Указав на большое кресло возле рояля, она, улыбаясь, спросила:
— Чему же ты будешь меня сегодня учить, профессор?
Мухсин ответил с удручающей вежливостью:
— Чему захотите, ханум.
— Не знаю почему, но мне по душе современные модные песенки, — с улыбкой сказала Санния. — Правда, вчерашняя песня, хоть она и старинная, мне тоже очень понравилась. Первый раз в жизни мне так полюбилась старинная песня. Это твоя заслуга, Мухсин-бек. Право, ты прекрасно ее спел, и твоя манера петь тоже удивительно хороша.
Мухсин покраснел, сердце его трепетно и сладко забилось. Словно почерпнув в этих милых комплиментах решимость, он произнес, заставив себя поднять голову:
— Благодарю, Санния-ханум. Вы очень любезны.
— Уверяю тебя, Мухсин-бек, у тебя редкий голос и поешь ты с большим искусством. Это искусство ты и должен передать мне, не так ли?
Ласково улыбаясь, она подошла к роялю, подняла крышку и села за инструмент.
Мухсин был совершенно очарован. Ему хотелось побороть свое смущение и побеседовать с Саннией. Подойдя к роялю, он сказал, стараясь казаться находчивым и остроумным:
— Это и есть тот рояль, на котором ты научишь меня играть, не так ли?
Но как только он это произнес, кровь бросилась ему в лицо. Санния метнула на него взгляд, перед которым не устояло бы сердце даже самого жестокого амалекитянина[31], и ответила:
31
Амалекитяне — народ, который, согласно мусульманским легендам, отличался необычайной жестокостью.