Услышав ее голос, Селим пришел в восторг. Он вытянул шею, и его быстрые глазки забегали, стараясь разглядеть эту прекрасную газель.
— Никого нет, ханум, пожалуйте! — сказал он как можно мягче из своего убежища.
Заннуба поспешила навстречу Саннии и подвела ее к роялю. Она попросила, чтобы девушка сама сказала Селиму-эфенди, что нужно исправить.
— Вот если бы Санния-ханум согласилась что-нибудь сыграть, мне надо знать, какой у рояля звук! — поспешно проговорил Селим.
Девушка смущенно засмеялась и, положив руку на плечо Заннубы, сказала, указывая на одну из клавиш:
— Только «до» не в порядке! Посмотри, тетя! — Она несколько раз ударила по клавише, но Селим продолжал настаивать, украдкой поглядывая на нее из-за двери:
— Это бесполезно, Санния-ханум! Ты должна сыграть какую-нибудь песню. Сыграй, например, «О счастливая звезда». Это очень красивая песня. До моего отъезда из Порт-Саида у меня была команда полицейских музыкантов, конных и пеших, и каждое утро, после развода, я приказывал ее играть. Да я и сам исполнял ее на своей гармонике даже лучше полицейских музыкантов. Куда ушло это чудесное время? Я уже давно забросил гармонику и хотел бы услышать эту песню в исполнении Саннии-ханум.
Санния улыбнулась, притворяясь смущенной, бросила быстрый взгляд на Заннубу и стоявшего рядом с ней Мухсина.
— А что скажет мама? — шепотом спросила она и, не дожидаясь ответа, села за рояль.
Стоя за дверью, Селим следил за каждым ее движением. Видя, как в такт музыке покачивается стройное тело девушки, он совсем потерял голову.
Санния заиграла песню «О счастливая звезда», то сильно ударяя по клавишам, то слегка их касаясь. Но Селим весь ушел в созерцание ее высокой груди, которая мерно вздымалась под звуки песни.
— Жизнь отдам… Жизнь отдам за эту грудь! Апельсинчик на дереве… Жизнь отдам! — неслышно бормотал он.
Санния кончила играть и встала. От смущения ее голос прозвучал еще кокетливее, чем всегда, когда она сказала:
— Ну вот, Селим-бек, теперь ты слышал, как изменился звук рояля. Не знаю, отчего это, из-за одной ноты или нужно настроить весь инструмент.
— Клянусь Аллахом, Санния-ханум, — быстро ответил Селим, — ты так прекрасно играла, что я заслушался и не обратил на это внимания. Извини, но я в жизни не слышал лучшей игры.
Санния посмотрела на Заннубу, лицо ее очаровательно зарделось, и сердце Мухсина сжалось. Очень тихо, но так, что Селим услышал, она шепнула:
— Мерси!
Заговорили о настройке рояля. Селим дал несколько советов и обещал через день-два привести опытного мастера. Он лично отвечает за доброкачественность его работы. Все, что ни прикажет Санния-ханум, он, Селим, немедленно сделает с величайшим наслаждением.
Санния скромно поблагодарила его в мягких и вежливых выражениях. Служанка принесла кофе. Селим выпил чашку и ушел, решительно заявив:
— Если захочет Аллах, я сегодня же пошлю кого-нибудь из солдат или свободных унтер-офицеров узнать, где хорошая мастерская.
И он горделиво прошествовал по комнате, потряхивая плечами с блестящими звездочками и грохоча на весь дом сапогами со шпорами.
Селим поспешил домой, чтобы избавиться от мундира, прежде чем его кто-нибудь остановит. Он вошел к «народу» походкой триумфатора: его усы победоносно торчали вверх, грудь была выпячена колесом, лицо сияло.
«Председатель» Ханфи встретил брата вопросом:
— Ну, что ты совершил, герой?
— Молчи, молчи! — высокомерно и таинственно произнес Селим.
— Заклинаю тебя, поведай нам о своих успехах, — не отставал Ханфи.
— Девушка безумно влюблена! — изрек юзбаши.
Ханфи попытался узнать подробности, но господин офицер не сказал больше ни слова. Он окинул взглядом спальню с ее выстроившимися в ряд кроватями и презрительно почмокал губами. Он тоже впервые почувствовал всю необычность их жизни и удивился, как они могли спать впятером в одной комнате. Но у него это было вызвано только высокомерием и тщеславием. Швырнув мундир на одну из кроватей, он сказал:
— Разве мы собаки? Я перенесу свою кровать в другую комнату. Полдюжины людей в какой-то конуре! Так живут только собаки!
Абда тщетно старался скрыть свои чувства. Его налившееся кровью лицо выдавало сдержанную ярость.
— Мы всегда так жили, — сказал он. — Вам, эфенди, до сих пор не было известно, что вы собака?
Ханфи принял это за остроту и засмеялся. Мабрук тоже захохотал от чистого сердца… Юзбаши Селим нахмурился и сказал: