— Все улажено, бек.
— Это хорошо. Мы не хотим у себя в деревне недоразумений между бедуинами и феллахами.
— В деревне все спокойно, бек. Мы помирили их, и теперь бедуины и феллахи живут дружно.
Госпожа направилась к дому; ее муж, Мухсин и остальные последовали за ней. Шейх Хасан непрерывно повторял:
— Вы почтили деревню, клянусь Аллахом! Добро пожаловать, бек! Добро пожаловать, госпожа! Добро пожаловать, наш молодой бек! Добро пожаловать!
Это надоело хозяйке, и она прикрикнула на шейха:
— Ты оглушил нас! Хватит уже твоего «добро пожаловать»! Почему феллахи так болтливы?
— Аллах да продлит вашу жизнь! Мы рады вам, госпожа! — смущенно улыбаясь, ответил огорченный шейх.
Мухсин был взволнован, но молчал. Опустив голову, он шел за матерью.
О том, что приехали хозяева, узнали и женщины. Они подошли с радостными возгласами. Самая смелая вышла вперед и хотела поцеловать руку госпожи, но та оттолкнула ее, презрительно воскликнув:
— Отойди подальше! Ты запачкаешь мое платье!
Женщина кротко и весело ответила, улыбаясь во все лицо:
— Юх![50] Как же нам не поцеловать руку нашей госпожи? Чью же руку нам тогда целовать?
Госпожа жестом велела ей замолчать. Управляющий пришел хозяйке на помощь и грозно поднял руку, словно разгоняя кур и гусей.
— Ялла, старухи! — крикнул он. — По домам! По домам! Женщины попятились и отошли к своим хижинам, продолжая шуметь. Мухсин подошел к матери и взволнованно спросил:
— Почему ты их гонишь, мама? Ведь это грешно!
— Что грешно? — небрежно и жестко бросила она, входя в дом. — Это же феллахи!
Глава четвертая
Мухсин не успел еще отдохнуть в своей комнате, а уже наступило время обеда. Около накрытого стола встали двое слуг-нубийцев. Взглянув на поднос с деревенским хлебом, хозяйка закричала:
— Аллах! Аллах! А где же булки?
— Булок нет… — растерянно пробормотал один из слуг.
— Ты забыл привезти булки из Даманхура? — крикнула она. — Очень хорошо! Что же я буду есть?
— Я съезжу в Даманхур, госпожа, достану булок и сейчас же вернусь.
Хозяйка посмотрела на улицу, где нещадно палило солнце.
— Слишком жарко, Биляль. Скажи, чтобы послали кого-нибудь из феллахов, — сказала она.
Биляль хотел идти, но хозяйка остановила его:
— Эй, Биляль. Позови сюда эту собаку управляющего. Слуга вышел и через минуту вернулся с управляющим.
Госпожа накинулась на него:
— Ты что, намерен кормить нас феллахским хлебом, дурень несчастный?
— Это свежий хлеб, госпожа, сегодняшний, — растерянно ответил управляющий. — Моя жена сама испекла его для твоей милости.
— Не болтай вздора! — закричала госпожа. — Стану я есть деревенский хлеб! Ступай, пошли сейчас же кого-нибудь из феллахов в Даманхур, пусть принесет европейского хлеба.
— Сейчас, госпожа, в такую жару?
— Да, сейчас, в такую жару.
— Слушаюсь, госпожа. Только…
— Что «только»?
— Твоя милость знает, что феллахи с пяти часов утра работали в поле. Они недавно вернулись, чтобы немного отдохнуть под деревьями.
— Машалла! Немного отдохнуть! Феллаху — отдохнуть? С каких это пор им такая честь?
— Разве они не люди, госпожа?
— Ступай без разговоров! Сейчас же пошли какого-нибудь феллаха в Даманхур. А не то, клянусь моим отцом, плеть опустится на твой тюрбан, феллахское отродье!
Управляющий опустил голову. Госпожа посмотрела на мужа, словно упрекая его за то, что он молчит, ограничиваясь ролью свидетеля. Хамид-бек понял этот взгляд и поспешил ее поддержать.
— Конечно! Чего там! Пошли какого-нибудь феллаха из тех, что дрыхнут у себя по домам, как буйволы, — растерянно пробормотал он.
— Слушаюсь.
— Или пойди сам, если уж такой жалостливый, — добавила госпожа. — Разве ты не такой, как они? А может быть, ты сын турка?
Управляющий почтительно повторил: «Слушаюсь!» — и вышел, чтобы исполнить приказание. Мухсин проводил его сочувственным взглядом, потом опустил глаза и стал вертеть пуговицу пиджака, избегая смотреть на родителей. Ему было стыдно!
Дождавшись конца обеда, Мухсин вышел из дому на простор, на свободу. Его потянуло к наивным, простым феллахам с благородными сердцами. Первый, кого он увидел, был шейх Хасан. Сидя на скамье с четками в руках, очень бледный, он дрожащим голосом просил о чем-то бедуина Абд аль-Ати, сторожа поместья.
— Клянусь Аллахом! Клянусь Аллахом! Пусть только Аргави явится еще раз. Клянусь честью бедуина, я снесу ему череп этой винтовкой! — грозно кричал сторож.