Археолог замолчал.
— Удивительно! — задумчиво сказал англичанин.
— Да, удивительно, но если вы вспомните, что это чувство помогло им построить пирамиды, ваше удивление пройдет. Как мог бы народ, подобный этому, возвести такие сооружения, если бы в какой-то момент не превратился в единый сонм людей, испытывающих радость от страданий ради одного существа: Хуфу[59], воплощения бога и символа их цели.
Глаза англичанина заблестели; трудно было сказать, что выражал его взгляд — одобрение или тревогу.
— Пожалуй, вы правы, — в раздумье пробормотал он.
Как бы резюмируя все сказанное, археолог добавил:
— В современных обитателях Египта до сих пор сохранился этот дух.
— Какой дух?
— Дух поклонения святыне.
Англичанин вынул изо рта трубку и устремил в окно неподвижный, задумчивый взгляд. Француз посмотрел на него и, почувствовав, что его друг встревожен, слегка улыбнулся. Положив руку на его плечо, он сказал:
— Да, мистер Блэк. Не презирайте этот народ, такой несчастный сегодня. Для того чтобы проявилась таящаяся в нем сила, не хватает лишь одного.
— Чего же?
— Божества.
Англичанин посмотрел на него, не то ожидая объяснения, не то соглашаясь… Помолчав, француз продолжал:
— Да. Им недостает человека из их же народа, в котором воплотились бы все их чувства и чаяния, который стал бы символом их цели. Не удивляйтесь же, если этот народ, столь спаянный и единый, снова совершит чудо, подобное пирамидам.
В это время у дверей послышался голос Хамид-бека, осведомлявшегося, как чувствуют себя почтенные господа. Он думал, что они вздремнули после обеда, и не хотел их беспокоить.
Потом он позвал Мухсина и представил его гостям, которые приветливо и любезно поднялись ему навстречу. Лицо мальчика вспыхнуло от смущения. Отец не без гордости сказал:
— Побеседуй с господином английским инспектором, Мухсин!
Глава восьмая
До конца каникул оставалось всего два дня, а письма от Саннии все еще не было. Мухсин совсем потерял покой. Ведь он согласился расстаться с ней на такой длительный срок только потому, что хотел получить письмо, написанное ее рукою. Мальчика вновь охватили сомнения, его воображение рисовало ему самые страшные картины. Но иногда в его смятенной душе все еще вспыхивала надежда. Мухсин старался оправдать девушку и возлагал всю вину на тетку. Должно быть, она забыла исполнить обещание и не попросила Саннию написать письмо, которое он так ждет.
Эта мысль успокаивала Мухсина, и его тревога немного утихала.
Как-то он отправился в поле полюбоваться красотой пейзажа. Пришло время прибытия почты, но Мухсин не так волновался, как обычно. Вдруг он услышал, что его зовут, и, оглянувшись, увидел слугу, который просил его сейчас же вернуться домой, его ищет госпожа. С сильно бьющимся сердцем Мухсин быстро направился к дому и разыскал мать. Протянув ему конверт, она сказала, что на его имя пришло письмо. Не дав ей договорить, Мухсин нервно выхватил его из ее рук.
— Ах! Это правда? Мне… мне?.. — пробормотал он, рассматривая конверт, и, не распечатав письма, с быстротой молнии скрылся за дверью. Мать проводила его удивленным, растерянным взглядом.
Выбежав из дому, Мухсин положил письмо в карман и сломя голову помчался в поле. Его радость была так велика, что земля ему показалась тесной, и он озирался, ища уединенного уголка. Решив отправиться к каналу, где он будет один с письмом Саннии среди зелени и воды, он побежал туда, придерживая рукой карман, словно там лежало сокровище, которое он боялся выронить.
Добежав до канала, Мухсин посидел немного на его берегу, потом внезапно вскочил, словно ему тут что-то не понравилось, и побежал на соседнюю лужайку. Он старался взять себя в руки и даже любоваться окружавшей его красотой, но сердце его неистово билось, и он ничего не видел. Ему страстно хотелось опустить руку в карман и вынуть письмо… Наконец он уступил этому желанию, но не вскрыл конверта, а вертел его в руках, рассматривая штемпель и почерк. Его руки дрожали. В мальчике боролись два желания: немедленно вскрыть конверт и оттянуть сладостную минуту, чтобы продлить радость. Мухсин боялся, что, как только он прочтет письмо, его счастье померкнет, не будет уже таким огромным.
Так он посидел некоторое время, терзаясь двумя противоположными желаниями. В конце концов любопытство одержало верх, и Мухсин медленно, осторожно вскрыл конверт, боясь надорвать его больше чем следует. Он жалел каждый клочок драгоценной бумаги, уносимый ветром. Наконец он вынул письмо, развернул его и прочел:
59
Хуфу (Хеопс) — египетский фараон, живший около 2700 г. до н. э. При нем построена самая высокая пирамида.