Глубоко возмущенный, удивляясь такой перемене в этих молодых людях, Мустафа быстро порвал с ними.
Убедившись, что нелепо мечтать о возврате прошлого, он предпочел одиноко сидеть в кофейне хаджи Шхаты. Мало-помалу он стал задумываться над тем, что делать дальше. Вернуться ли в Махаллат аль-Кубра, чтобы заведовать фабрикой, или остаться верным прежнему решению и искать службы в Каире, предварительно ликвидировав все имущество и поделив вырученные деньги с братом и сестрой? Сестра предоставила решение вопроса самому Мустафе и написала ему об этом из Фаюма, где служил теперь ее муж. Брат тоже прислал ему из Франции письмо, в котором писал: «Делай как хочешь, при условии, что ты не будешь требовать моего возвращения в Каир и моя доля наследства не уменьшится».
Мустафе очень не хотелось обосновываться в провинции и связываться с фабрикой. Он с легким сердцем ликвидировал бы дело и продал предприятие филиалу торгового дома К. С. Казули. Последний выразил желание приобрести фабрику, как только узнал о желании Мустафы переехать в Каир.
Мустафа был человек безвольный, но не испорченный и не плохой по натуре. В нем таилось много хороших и ценных качеств, но они дремали, скованные льдом вялости и равнодушия.
Он долго раздумывал, что ему делать с фабрикой, несколько раз ездил туда, возвращался, снова ездил и снова возвращался. Затем он стал посылать на фабрику своего слугу, решив, что это самый легкий и приятный способ управлять ею. Постепенно в нем укрепилось убеждение, что заниматься коммерцией и самостоятельно руководить фабрикой ему не под силу. Со времени его отъезда предприятие находилось в состоянии упадка, производительность фабрики непрерывно снижалась. Мустафа не знал, объясняется ли это плохим присмотром за рабочими, которых он бросил на произвол судьбы, чтобы сидеть в кофейне хаджи Шхаты, или недостатком энергии и трудолюбия у него самого. В чем бы ни была причина, ему от этого не легче, почему не выйти из всех затруднений, продав фабрику торговцу Казули? Это наилучшее разрешение вопроса.
Мать Мустафы умерла, но у него был дядя по материнской линии, крупный торговец хлопком. До него дошли слухи о намерениях племянника продать фабрику, и он отправился к нему, чтобы выразить свое удивление и посоветовать не делать этого. «Ведь это принесет большой убыток», — убеждал он Мустафу. Но Мустафа-бек лишь рассмеялся и беспечно спросил:
— Разве мы живем только доходами с этой фабрики?
О сынок, — ответил дядя, — ведь все наше богатство дала нам фабрика. Это она принесла нам и земли и поместья.
И это было верно. На доходы с фабрики отец Мустафы приобрел много разного имущества и земли. Именно потому, что он был хорошо обеспечен, Мустафа-бек и не задумывался особенно над судьбой фабрики, но дядя убеждал его, что сыну фабриканта не годится так поступать. Не должны сыновья бросать дело отцов своих и гнаться за незначительными должностями. Позор патриоту, отдавшему отцовское предприятие чужестранцу и превратившему знаменитую египетскую фабрику в филиал предприятия грека Казули.
Но все эти мысли и чувства не находили отклика в сердце Мустафы.
Глава шестнадцатая
Если бы не Заннуба, Санния, вероятно, не обратила внимания на маленькую кофейню хаджи Шхаты и не заметила бы красивого юноши с золотистыми усиками, который спокойно сидел в углу, не интересуясь ничем, кроме забавного поведения юзбаши Селима.
Она увидела этого юношу в тот день, когда Мухсин рассказал ей, что кто-то постоянно носит при себе ее шелковый платок. Он так сбивчиво рассказывал об этом, что сначала Санния подумала, будто ветер унес платок на крышу кого-то из соседей. Она сейчас же подошла к окну и увидела, что в квартире соседнего дома, почти под самым окном ее собственной комнаты, есть маленькое постоянно открытое окошко. Она заподозрила, что платок попал к жильцу этой квартиры и он почему-то хранит его у себя. Тогда-то Санния и стала наблюдать за этим юношей. Но это предположение рассеялось при следующей встрече с Мухсином, когда тот открыл ей истину. Каждый раз, как юноша появлялся в кофейне, она чувствовала, что ее так и тянет к окну, но не могла объяснить себе почему.
Настал день прощания с Мухсином, и девушка совершенно искренне проявила к нему симпатию и сочувствие. Мухсин уехал, а Санния продолжала развлекаться, глядя через решетку на кофейню и наблюдая за юношей. С тех пор как Селим перестал там бывать, этот молодой человек еще больше замкнулся в себе. Его лицо было грустно, задумчиво и не оживлялось больше сдержанной улыбкой, появлявшейся при виде широкоплечего Селима с его лихо закрученными усами и напускной важностью, который издавал нелепые восклицания, не спуская глаз с деревянной решетки ее окна.