Д'Артез. Этого и сочинять не надо, как только выходишь на сцену, все получается само собой.
Вопрос. Но декорации! Кто придумал декорации?
Д'Артез. Так декорации же все налицо. Их и придумывать незачем.
Вопрос. Вы вообще-то понимаете, в какое положение поставили себя?
Д'Артез. О да, уже давно.
Вопрос. Давно? С каких же пор?
Д'Артез. С точностью до одного дня я, пожалуй, не могу сказать.
Вопрос. Хотя бы приблизительно.
Д'Артез. Думается, лет с четырнадцати или пятнадцати. Но этого, будьте добры, не записывайте.
Вопрос. Почему же это не записывать?
Д'Артез. Потому что все могло быть и раньше.
Вопрос. Как так? В те годы и партии еще не существовало.
Д'Артез. Просто ее так не называли, но существовать она всегда существовала. Надо возможно чаще указывать на это обстоятельство.
Вопрос. Полагаю, подобные вопросы лучше предоставить министерству пропаганды, господин Наземан. Кто или что натолкнуло вас в те годы на эту идею?
Д'Артез. Но это, простите, не идея. Это действительность.
Вопрос. Не будем спорить о словах. Что послужило для вас в те годы или сегодня поводом видеть действительность, как вы ее называете, именно в таком свете?
Д'Артез. В один прекрасный день это замечаешь. К сожалению.
Вопрос. К сожалению?
Д'Артез. Да, на первых порах это нелегко.
Вопрос. И вы поэтому стали комическим актером?
Д'Артез. Терпеть не могу, когда меня так называют. Когда я на сцене, я нисколько не шучу. Но публика хохочет, я за это не в ответе.
Вопрос. Вернемся к интересующей нас пантомиме. Ваша жена просила вас не играть эту пантомиму. Верно?
Д'Артез. Моя жена в положении.
Вопрос. Нам это известно. Можете быть спокойны, к ней отнесутся с величайшей бережностью. Тем более что жена ваша, как мы считаем, лучше знает свои обязанности по отношению к государству и народной общности, чем вы. Почему же вы ее не послушались?
Д'Артез. Я как раз послушался. Ребенка она родит от меня.
Вопрос. Я бы считал, господин Наземан, что вам не следует разыгрывать и здесь комедию. У нас она успеха иметь не будет.
Д'Артез. Вот видите! Вот видите!
Вопрос. Сделайте одолжение, не перебивайте меня. Ваша жена, как она утверждает — и мы ей полностью верим, — обратила ваше внимание на то, что упомянутая пантомима означает поношение фюрера. И не пытайтесь разыгрывать тут простачка.
Д'Артез. Поношение? Но ведь имитировать голос человека вовсе не значит поносить. Тем более голос фюрера. Напротив, его надо как можно чаще слушать. Вот если б я плохо его имитировал, тогда, что и говорить, это было бы чем-то недозволенным. Я, милостивый государь, тот же час уничтожил все до единой пластинки, на которых, как мне показалось, голос фюрера не удался. В присутствии моей жены и чтобы ее успокоить. Разве она не сообщила вам это? Я подошел к работе в высшей степени самокритично. Репетировал целыми днями, чтобы не сфальшивить, воспроизводя голос фюрера. А это трудно. Будь вы актером, вы бы понимали, как это несказанно трудно. А я все снова и снова репетировал дома, в моей комнате, где же мне еще репетировать? Никто не должен был слышать неудачную имитацию. Только жена, конечно же, слышала все. У нас тесная квартира. Она пришла из кухни и слушала из коридора, как я репетирую. От этого никак нельзя было уберечься. Но в скромности моей жены можно быть абсолютно уверенным, я в этом руку даю на отсечение. В конце концов я вышел к жене в коридор. Дверь я притворил, создавая, как вы понимаете, определенную дистанцию. А в комнате завел патефон и пустил пластинку. Я сам перепугался, до того мне наконец-то удалась имитация. Голос звучал так, будто фюрер сидит у меня в гостях и произносит: «Провидение!» Жене я сказал, и она может это подтвердить: «Чем же мы его угостим? Ведь он вегетарианец».
Вопрос. Неужели вы думаете, что этому вздору кто-нибудь здесь поверит?
Д'Артез. Но он и правда вегетарианец, об этом много пишут.
Вопрос. А для чего вы изобразили на сцене германское приветствие?
Д'Артез. Вот тут вы правы, жест я не отработал, это была чистейшая импровизация. Когда я оказываюсь перед портретом Гитлера, меня внезапно осеняет мысль: «Доставь жене удовольствие» — и тут я вскидываю руку. Разве это было оплошностью?
Вопрос. А почему приветствовали портрет с саксонским произношением?