Ссылка на то, что христиане называют своей верой, не была для меня новостью; такое слышишь чуть ли не каждый день. Мне кажется, что на фоне всех прочих несуразностей, которые можно рассматривать как курьезные обряды типа тех, что во множестве нахлынули к нам с востока и были переняты нашим падким до всяких новшеств и развлечений обществом, именно в безоговорочном подчинении требованиям веры наиболее явно проступает безнравственность христиан, более того, безнравственность, возведенная в принцип. Они не просто вероотступники, они самые настоящие безбожники. Вместо того чтобы жить, повинуясь естественным инстинктам, голосу разума и уважению к жизни как таковой, они складывают с себя всякую личную ответственность перед богами, апеллируя к каким-то абстрактным постулатам. И даже с готовностью идут на смерть, выдавая эту готовность за мужество.
Какое чудовищное искажение простых фактов! И какое полное отсутствие смирения перед жизнью!
В данном конкретном случае следовало бы возразить моей супруге: не лучше ли нам пока оставить твою веру в покое и поговорить друг с другом просто как муж с женой? Но я слишком быстро понял, что мне лучше воздержаться от таких замечаний, ибо всякий раз, как я напоминал ей о двадцати годах нашего брака, Клавдия разражалась горькими слезами. Лишь благодаря профессиональной выдержке мне удавалось подавить в себе возмущение безответственными людьми, бездумно нарушившими естественное течение жизни этой женщины.
В общем, из этих бесед ничего путного не вышло.
Я знаком с диалектикой христиан. Благодаря многолетнему изучению их судебных дел и полемических трактатов я в состоянии лучше строить аргументацию в их духе, чем они сами. Никакого особого искусства тут не требуется. Большинство предстающих перед судом — простые люди, которые упиваются идеями, недоступными их пониманию, и с готовностью ими козыряют. Любой вопрос по существу они воспринимают как личное оскорбление и отнюдь не заинтересованы в установлении истины, поскольку заранее уверены в своей правоте. На эту высокомерную предубежденность наталкиваешься и у тех немногих, кто получил образование и обладает знаниями, соответствующими их положению в обществе; в этом случае на лицах появляется улыбка снисходительного презрения к отсталому образу мыслей допрашивающего. А если ссылаешься на какое-то место в их писаниях, согласно которому им следовало бы поступать иначе, они отвечают, что дело не в той или иной трактовке, а в вере.
Часто, услышав что-нибудь в этом роде, я вспоминаю одну фразу у старика Геродота, коей он характеризует гетов, давно исчезнувшую небольшую народность на Балканах: «Они полагают, что нет иного бога, кроме их собственного». Это узколобое националистическое высокомерие, настолько же чуждое нам, римлянам, как и, по-видимому, в свое время Геродоту, присуще, как известно, и иудеям, у которых его позаимствовали христиане.
Имел бы этот их бог по крайней мере определенный облик, никто бы слова против него не сказал. Мы бы признали его, как признаем богов других народов, и терпели бы чуждый нам культ, который он предписывает своим приверженцам. Но бог этих упрямцев заключает в себе лишь отрицание всех других богов и, значит, отрицание любого другого благочестия.
С людьми, вбившими себе в голову, что истина открыта только им одним, спорить нельзя. Остается лишь решить, как обращаться с ними — как с больными или как с преступниками. Опасность для любого миропорядка человеческого или божественного — заключается в том, что люди, которые видят свою заслугу в том, чтобы умереть во имя этого отрицания, раньше или позже будут видеть заслугу в том, чтобы ради него убивать.
Логические возражения до христиан не доходят. Я ни в коем случае не должен был проявить свое превосходство над Клавдией в этих вопросах, дабы не добиться результата, прямо противоположного желаемому. Она так наивна я считаю это ее неоценимым достоинством, — что сочла бы меня самого христианином, начни я говорить с ней их языком. И в полном восторге, вероятно, даже побежала бы к своим поделиться: «Представьте, мой муж сказал вчера то-то и то-то. Значит, он в сущности уже с нами». Или что-нибудь подобное. Такие слова мне и впрямь уже доводилось слышать на допросах, причем всегда в качестве высшей похвалы. Но куда чаще христиане воспринимают как кощунство любую попытку доказать их неправоту с помощью цитат из христианских священных текстов. Они шарахаются от тебя как от «дьявола-искусителя» — типичное их выражение.