Перед тем как отправиться «поздравлять» новобрачных, брат зашел ко мне в издательство «Вэньсюэ цзикань», мы провели вместе часа два-три. Он был неразговорчив. Я проводил его к выходу, на душе у меня было тяжело. Я смотрел ему вслед, и, хотя на нем был опрятный европейский костюм, выглядел он таким одиноким и постаревшим!
В 1939 году я вернулся из Гуйлиня в Шанхай, где намеревался прожить какое-то время и дописать роман «Осень». Я предложил брату перебраться ко мне. Он сначала раздумывал, а потом неожиданно покинул затопленный наводнением Тяньцзинь и приехал в Шанхай. Я не был предупрежден о его приезде. И, помню, как-то осенним днем я услышал, что он окликает меня из окна. Я поднял голову и увидел его худое до черноты лицо, мне даже не поверилось, что это он.
Он остался в Шанхае. Мы жили вместе на улице Жоффр (ныне улица Хуайхайфан) в доме у приятеля, я занимал помещение на третьем этаже, он поселился рядом в небольшом закутке. Я уже начал писать «Осень», брат был ее первым читателем. Закончив очередную главу, я прежде всего давал прочитать ему и выслушивал его замечания. Незадолго перед этим он взялся переводить роман «Обрыв» русского писателя Гончарова и тоже часто интересовался моим мнением о переводе. Он переводил «Обрыв» с английского и французского текстов, которыми я снабдил его. Я не знал, что на английский роман был переведен в сокращенном варианте, к тому же сокращений было много. Это говорит о том, что читал я мало, часто оказывался дилетантом. Как правило, я против произвольных сокращений и изменений чужого текста, но тут подсунул брату неполный текст романа, вынудил его тратить время впустую. Хотя «Обрыв» и в сокращенном варианте заслуживает прочтения, а перевод, сделанный братом, вполне хорош, каждый раз, вспоминая эту историю, я испытываю угрызения совести.
В июле следующего (1940-го) года, после выхода «Осени» из печати, я собрался в Куньмин, а Яолинь должен был остаться в Шанхае и сделать перевод нескольких книг из классиков западной литературы для издательства «Вэньхуа шэнхо». Мы бок о бок прожили в Шанхае десять месяцев, как некогда, добрых полтора десятка лет назад, жили вместе в Нанкине. Я еще не был женат, Сяо Шань училась в Куньмине, а брат по-прежнему был один как перст.
По воскресеньям мы любили раза три-четыре сходить в кино, никогда не пропускали концерты в клубе местного отделения профсоюзов. Нам нравилось также бродить по букинистическим лавкам. Я много разговаривал с ним, но никогда не заглядывал в тайники его души. Казалось, он ко всему относился без интереса, редко смеялся, но очень любил детей, молодых студентов и был весьма увлечен своей педагогической деятельностью.
Я тогда и подумать не мог, что настанет время, когда я, вспоминая прошлое, буду винить себя в том, что, по существу, очень мало уделял ему внимания.
Какие у него были тайные тревоги, какие друзья — я даже этого не знал. Уезжая из Шанхая, я поручил заботу о нем своему приятелю из издательства «Вэньхуа шэнхо», прозаику Лу Ли. Это был на редкость славный человек. Они вдвоем, стоя на берегу реки Пуцзян и не переставая махать руками, проводили взглядом пароход, отплывавший прямым рейсом до Хайфана. Под их улыбки я отправился в Хайфан, а оттуда — в Куньмин.
Там я узнал много людей, пережил множество событий, а письма из Шанхая не переставали идти. Ни одно из этих писем не удалось сохранить, и я не имею возможности рассказать здесь о том, как Яолиню жилось в Шанхае. Меньше чем через полтора года я во второй раз оказался в Гуйлине, но не успел там обжиться, как разразилась война на Тихом океане, связь с Шанхаем сразу же оборвалась.
Японские войска оккупировали шанхайские сеттльменты, шли повальные аресты, интеллигенция оказалась в самом опасном положении. Я во все стороны рассылал запросы и не мог добиться никакой достоверной информации. Было много тревожных слухов. Говорили, будто Лу Ли схвачен японской полицией, но никто не знал, правда это или ложь. Прошло довольно много времени, и вдруг я получаю от брата письмо, очень короткое, содержащее лишь сообщение о том, что все в порядке, но между строк можно было прочесть, каково приходилось китайской интеллигенции под железной пятой японской армии. Письмо это проделало длинный путь и в конце концов нашло меня. Я ждал второго письма, но вскоре мне пришлось уехать из Гуйлиня, и назад я уже не смог вернуться.