Маноло. Вот именно! И пока вы живете в этом доме, злые языки не смолкнут!
Кандида. Никакие злые языки в мире не выгонят нас отсюда!
Паула. Они даже не стоят нашего презрения!
Маноло. А как насчет доброго имени семьи? Оно для вас тоже ничего не значит? Пусть его и дальше будут трепать на потеху гадким людям? И как насчет отца? Вы подумали, как ему будет больно?
Кандида. Отец ничего не знает!
Маноло. Хотел бы думать!
Паула. Отец ничего не знает!
Маноло. Вы обманываете самих себя. Отец всегда все знает! Ну конечно, теперь я понимаю, почему он болеет!
Кандида. Он не болеет!
Маноло. Нет, болеет! И я знаю почему!
Кандида. Он не болеет, не болеет! Ничего ты не знаешь!
Маноло. Чего это я не знаю?
Паула. О, скажи им, Кандида, скажи! Пусть знают! Зачем скрывать и дальше?
Маноло. Ага, все-таки что-то есть?
Паула. Да! Да!
Маноло. Так что вы скрываете от нас?
Пауза.
Кандида, собравшись с силами, обращается к брату и сестре.
Кандида. Отец хочет умереть. Он пытался убить себя.
Пепанг (опускается в кресло). Боже мой!
Маноло. Убить себя… Когда?
Кандида. Когда произошел тот несчастный случай! Только не было никакого несчастного случая, Маноло. Он сделал это намеренно.
Пепанг. Но откуда вы знаете?
Маноло. Вы же говорили, что не видели, как это произошло!
Кандида. Да, не видели. Но мы знаем, что он хотел убить себя, мы знаем, что он хотел умереть.
Маноло. Но с чего бы ему желать смерти?
Паула. Из-за нас! Из-за нас!
Кандида. Это я виновата, Паула. Ты просто послушалась меня.
Паула. О нет, нет! Мы были вместе, мы вместе обвиняли его!
Пепанг. В чем обвиняли?
Паула. В том, что он загубил наши жизни!
Маноло. Паула! Кандида!
Паула. Мы обвинили его в том, что наша молодость прошла впустую, обвинили в бедности, обвинили в том, что он оставил нас без мужей, и в том, что он промотал мамино состояние!
Пепанг (зажмуривается). Бедный отец! Бедный, бедный отец!
Кандида. Да, мы все это выплеснули ему в лицо, все унижение, от которого мы страдали с детства, потому что вечно не хватало денег. И еще мы обвинили его в бессердечии и себялюбии, в том, что он всегда жил только для себя и для своего искусства. Мы сказали ему, что он должен брать пример с таких дядей, как дон Перико, который богат и преуспевает. Мы сказали, что и он мог бы быть богатым, как дон Перико. Почему бы и нет? У него таланта не меньше и возможности были такие же. Но он растратил свой талант впустую, упустил все возможности, потому что был слишком труслив, слишком себялюбив… И вот теперь на старости лет он нищ, живет на подаяние, а мы с Паулой… да, мы сказали, что могли бы блестяще выйти замуж, если бы только были богаты! Мы сказали ему, что он один виноват в том, что наша молодость прошла впустую, что наши жизни загублены!
Маноло. И что он сделал, когда вы высказали все это?
Кандида. Ничего.
Маноло. Ему бы надо было отхлестать вас по щекам!
Паула. Он просил простить его.
Пауза.
Все медленно обращают взоры к Портрету.
Маноло. А сами вы так и не попросили прощения?
Кандида. Мы пытались, пытались, сразу же после этого. Мы ведь сделали это от отчаяния, и нам сразу же стало стыдно. Мы хотели броситься ему в ноги, умолить его простить нас, простить наши обидные слова. Но он просто не дал нам возможности. Он отстранился от нас. Он начал писать эту картину. Работал днем и ночью. А когда кончил, пригласил нас к себе в комнату и показал ее. И сказал, что писал ее специально для нас, что она — его подарок нам. Мы хотели опуститься на колени и просить у него прощения, но он вручил нам эту картину и жестом велел уйти. А когда мы были уже в дверях, сказал: «Прощай, Кандида. Прощай, Паула». И в ту же ночь… в ту же ночь он… упал с балкона… (Молчит, пытаясь сдержать слезы. Когда вновь начинает говорить, ее голос дрожит от отчаяния.) Теперь понимаете? Понимаете? Это не несчастный случай…
Маноло (мрачно). Да, Кандида, это не несчастный случай.
Паула. И он никогда, никогда не простит нас!