— Этот псалом поют во время вечерни? — спросила Рита.
Она сидела между братьями, потягивая кофе. Когда-то она пела в церковном хоре.
— Во время повечерия, — поправил Тони.
— А, ну да. Псалом Симеона — когда все встают.
— А мы с тобой, — улыбнулся Тони брату, — при этом еще и перемигивались.
— Мы мечтали о Маниле, — объяснил Пепе Рите, — о реке, в которой мы собирались плавать, вернувшись туда, потому что псалом напоминал нам о возвращении на родину, а возвращение на родину мы всегда связывали с купанием в реке, где, как говорил папа, полно дохлых собак и свиней. — Он помолчал и добавил: — Но хотя мы и подмигивали друг другу, мы воспринимали этот псалом всерьез.
Пепе говорил с печальной торжественностью, словно оправдываясь. Он все еще остро ощущал пустоту молчания отца. Каждый по-своему, но все они предали его: мать умерла, Пепе стал ветеринаром, а Тони ушел в религию. Повзрослев, они начали относиться к мечте отца, как к некой навязчивой идее. Они отступились, бросили старика, и он в одиночку продолжал поклоняться своей — святыне. А теперь поклонение кончилось, свечи догорели. Остались только пустая темнота и пустое молчание.
— Мне надо было поехать с ним! — вдруг громко сказал Пепе.
— Пожалуйста, не вини себя, — откликнулся Тони. — Отец хотел поехать один.
— Только потому, что понял: мы уже не верим в его мечту.
— Мы ничего не могли поделать.
— Мы могли бы защитить его от того, что там произошло. А как мы поможем ему теперь, если даже не знаем, что случилось?
— Возможно, он просто устал с дороги, — заметила Рита, собирая чашки. — Пусть отдохнет. А потом постараемся выяснить, что же все-таки было в Маниле.
— Он не скажет, — покачал головой Пепе, вспомнив отсутствующий взгляд отца. — Он даже не хочет вспоминать об этом, разве ты не видишь?
— Не волнуйся, старина, — сказал Тони. — Отец — храбрый человек. Это пройдет. Он переносил и не такие удары судьбы.
— Пойду вымою чашки, — сказала Рита, — а потом вам придется проводить меня домой.
— А я пойду взгляну на него, — решил Тони.
Оставшись в одиночестве, Пепе встал и подошел к окну. Он думал об отце, который всегда слушал «Nunc dimittis…», строго выпрямившись и прижав руку к сердцу. Рита вернулась из кухни, и он помог ей надеть плащ. Они не говорили о том, что у них на душе, но было ясно — свадьбу опять придется отложить.
Спустился Тони и сообщил, что отец не спит.
— Сначала я думал, он заснул, но, наклонившись над ним, заметил, что он лежит с открытыми глазами. Я позвал его, но, кажется, он меня не слышал.
— Пожалуй, не стоит оставлять его одного, — сказал Пепе. — Тони, будь добр, проводи Риту домой.
Всю ночь Пепе пролежал в постели без сна, зная, что отец тоже не спит. На рассвете он услышал какой-то шорох. Он встал, набросил халат и прошел в соседнюю комнату. В полной темноте старик сидел в качалке. Пепе включил свет.
— Вы рано встали, папа.
— Я не мог заснуть.
— Да, мне тоже дождь не давал спать.
— Нет, не дождь. Пыль, пыль…
— Сегодня прислуга тщательно все здесь вытрет.
— И крабы. Они везде. Куда ни ступишь, обязательно раздавишь краба.
Пепе услышал, как гулко бьется его сердце.
— Крабы и пыль, крабы и пыль, крабы и пыль, — монотонно повторял старик в такт качалке.
— Может быть, примете снотворное, папа?
— Нет.
— А кофе будете?
— Да, спасибо.
Когда Пепе вернулся с кофе, старик все так же покачивался в кресле. Пепе пододвинул стул и сел напротив отца.
— Расскажите мне о Маниле, папа. Как она показалась вам?
Старик молчал, покачиваясь в кресле. Он дул на кофе и отпивал его маленькими глотками.
Пепе чуть повысил голос:
— Вам понравилось в Маниле, папа?
Старик по-прежнему, казалось, ничего не слышал и мерно покачивался.
Пепе поставил свою чашку на пол, наклонился вперед и положил руку на колено отцу, чтобы остановить качалку.
— Послушайте меня, папа. Это я, Пепе, ваш сын. Со мной вы можете говорить откровенно. Вы можете сказать мне все.
Старик оторвал взгляд от чашки и посмотрел на него без всякого выражения.