Онетти Хуан Карлос
Избранное
ХУАН КАРЛОС ОНЕТТИ: ПОДЛИННЫЕ ИСТОРИИ ЧЕЛОВЕЧЕСКИХ ДУШ
ВСТУПИТЕЛЬНАЯ СТАТЬЯ
«Вот бы написать не историю жизни, не о том, что со мной случалось в жизни. А написать бы историю души…»
Население Уругвая — около трех миллионов человек. Примерно половина уругвайцев живет в столице страны — Монтевидео. Лишь водная гладь Ла-Платы разделяет Монтевидео и другой гигантский город, столицу Аргентины Буэнос-Айрес. Исторические судьбы этих двух стран, когда-то, во времена испанского владычества, входивших в единое вице-королевство Ла-Плата, во многом сходны. Еще сто лет назад обе столицы были сонными захолустными городами: аргентинский писатель Висенте Лопес в 1884 г. назвал свою книгу «Большая деревня. Буэнос-айресские нравы». Но в первые десятилетия нашего века и Аргентина и Уругвай пережили мучительную социальную ломку: из патриархальных скотоводческих стран они превращались в страны современного капиталистического производства, поставщиков мяса, кожи, шерсти для всего мира. Рабочие руки доставляла массовая иммиграция из Европы. Иммигранты оседали в городах (лишь немногие смогли купить участок земли и стать вольными колонистами, как мечтали в Европе), шли работать на мясохладобойни, в порт, в конторы богатеющих фирм. Резко изменился состав населения: в Аргентине, например, в 1852 г. белые составляли лишь 4 % населения (остальные — индейцы и метисы), а в 1914 г. — уже 90 %. То же самое и в Уругвае: метисы, бывшие свободные пастухи-гаучо, — теперь батраки и слуги в скотоводческих поместьях в глуби страны. Улицы Буэнос-Айреса и Монтевидео полнились разноязыкой толпой. Постепенно они усваивали испанскую речь, обычаи, понятия и предрассудки нового общества, но долго сохраняли, впрочем тускнеющую от поколения к поколению, память о старой родине, о ее культуре.
Этот городской мир, столь непохожий на ту почвенную, самобытно могучую Латинскую Америку, которую мы теперь знаем по книгам Габриэля Гарсиа Маркеса, Алехо Карпентьера, Жоржи Амаду и Мигеля Анхеля Астуриаса, нуждался в своем эпосе. В 20— 40-е годы появилось немало писателей, рисовавших быт Буэнос-Айреса и Монтевидео — людских муравейников, социальных котлов, бурлящих ненавистью и утраченными иллюзиями. Но аргентинской и уругвайской городской прозе, которую сравнительно мало знают за пределами Латинской Америки, не хватало духовной масштабности, углубления внутрь человека, страдающего и вызывающего горячее сочувствие писателя.
Новая латиноамериканская литература, столь почитаемая критиками и любимая читателями во всем сегодняшнем мире, наделена особым мифологизмом — нерасторжимой связью с коллективным мифотворчеством, и поныне живым в Латинской Америке. Астуриас и Карпентьер, Роа Бастос и Рульфо, Амаду и Гарсиа Маркес сумели сплавить воедино точку зрения художника, индивидуального творца, и точку зрения народного коллектива, наделенного мифопоэтическим сознанием. И не только в том дело, что это сознание хранит древние и рождает новые легенды, песни, мифы, но в том, что ему присущи своя логика, своя ценностная шкала. Именно это — восприятие, понимание, оценку жизни — исследует и воспроизводит художник.
Ну а жители мегаполисов: Мехико, Буэнос-Айреса, Монтевидео, Сан-Пауло? Разве у них есть только скудный, лишенный народной живописности (праздников, ритуалов, поверий) быт, только одиночество, безъязыкость, разобщенность? Разве нет у них своей общности надежд, грез, своих мифов наконец? Ведь миф рождается, когда человек хочет факт своего опыта соотнести с родовым опытом, увидеть или угадать в частном случае руку карающего или благодетельного закона бытия. И художественный миф вовсе не обязательно требует фольклорных корней, явного или скрытого присутствия коллективного мифотворца: индейской общины, карнавальной толпы или целого народа, угнетаемого диктатором-«патриархом». Миф может быть сопряжен с детальным и беспристрастным исследованием фактов, если только художник сумеет наделить факты универсальным смыслом. Среди художников, сумевших разглядеть «душу живу» обезличенного, опустошенного бесплодной суетой обитателя этих людских ульев, уловить дыхание мифа в смрадной атмосфере меблированных комнат и дешевых распивочных, одно из самых видных мест принадлежит Хуану Карлосу Онетти.
Уругваец по рождению и воспитанию, Хуан Карлос Онетти (род. в 1909 г.) жил подолгу в обоих соседствующих государствах и оттого тесно связан и с уругвайской, и с аргентинской литературой. Первые свои рассказы он напечатал в буэнос-айресской прессе, а первую книжку — повесть «Бездна» — выпустил в Монтевидео в 1939 г. Приятель художник нарисовал для ее обложки силуэт человека, как будто тонущего в тумане, и подделал подпись Пикассо под рисунком. Но все равно книжка, напечатанная на серой оберточной бумаге тиражом в пятьсот экземпляров, так и не разошлась. Вообще известность медленно шла к Онетти — слишком непривычными для латиноамериканцев 40-50-х гг. были проблематика, стиль, даже построение его произведений. Лишь в 60-е годы, когда Фуэнтес, Кортасар, Гарсиа Маркес приучили читателей к изощренной повествовательной технике, к вторжению фантазии в реальность, был по достоинству оценен и Онетти — его признали одним из создателей новой латиноамериканской прозы.