В первой же редакционной статье О’Фаолейн противопоставил идеальной, созданной романтическим воображением Ирландии реальную страну, ради которой и отдавали свою жизнь многие поколения ирландцев. Он обратился к писателям с призывом говорить правду, сколь бы далекой от идеала она ни представлялась, убежденный в том, что пренебрежение горькой правдой ради светлого идеала как раз и не дает возможности к нему приблизиться.
Против кельтофилии, против «философии самодовольной изоляции» О’Фаолейн выступал и в своих историко-публицистических книгах: «История Ирландии» (1943), «Ирландцы» (1947). Порой с обидной для национального самолюбия прямотой он развенчивал как мессианские идеи, так и культ жертвенности, неизменно оставаясь противником точки зрения «семивекового рабства», столь удобной для оправдания негативных явлений ирландской истории. Идее расовой чистоты («чистые кельты») О’Фаолейн противопоставляет исторический взгляд на современных ирландцев как на нацию, сложившуюся в результате долгой истории — вторжений, завоевания, сопротивления. В его анализе национального характера чувствуется зоркий писательский глаз. О’Фаолейн не польстил своим соотечественникам. Его книга «Ирландцы» вызвала много шума, но переиздавалась неоднократно. Особенно нетерпим О’Фаолейн ко всему, что подогревает национализм. Он не делает никаких скидок на века угнетения. На его взгляд, оплакивание своих ран не менее опасно, чем сами раны. О’Фаолейн мастерски вскрывает механизм действия национализма угнетенной нации, который неожиданно усиливается после ее освобождения.
О’Фаолейн настойчиво говорил о необходимости отказаться от национально-романтической образности во имя «необлегченного реализма», не облегченного исключительностью, необычностью обстановки и черт характера. Отказаться от «преувеличения ирландских добродетелей — упорства, консерватизма, самонадеянности, готовности принять наказание, смеха, терпения, фатализма, преданности прошлому, — доведения их до такой степени, когда каждое человеческое качество становится не добродетелью, а пороком». Отказаться от так называемого «ирландского стиля», от звучащих как заклинания «старых символических слов», от всего, что отдает национальным шаблоном.
О’Фаолейн предостерегал и от опасности ограничиться местными проблемами, подчеркивал необходимость для писателя чувства широкого мира, хотя предметом изображения должно быть, на этом он настаивал, то, что хорошо знакомо по собственному жизненному опыту. Урок Чехова (его воздействие на ирландскую литературу не исчерпано и поныне) он видел в умении соединить национальное и общечеловеческое — Чехов, по его словам, был очень русским, но никоим образом не региональным писателем, «в Россию он вместил вселенную». Итог своим размышлениям о соотношении национального и общечеловеческого О’Фаолейн подвел в 70-е годы в статье «Портрет художника в старости»: «Теперь для меня Ирландия — это именно Ирландия. Внимание со стороны художника она вызывает тогда, когда становится частью мира».
О’Фаолейн выступал полемически остро, не боясь броских слов и передержек. В борьбе против национализма он готов был пренебречь его антиимпериалистическим на определенном историческом этапе содержанием. Но во всем, что он говорил об Ирландии и ирландцах, прежде всего видна заинтересованность человека, болеющего за свою страну и свой народ.
Роман «И вновь?» (1979), которым открывается настоящее издание, — тридцатая и пока последняя книга Шона О’Фаолейна (в 80-е годы вышло четырехтомное издание избранных рассказов). Опубликованный в канун восьмидесятилетия писателя, этот роман, столь не похожий на всё, что О’Фаолейн писал раньше, соединил в себе мудрость прожитых лет и дерзость юности. Роман, повествующий о «второй жизни» человека, ознаменовал и новый этап творческой жизни писателя. А «первую жизнь» О’Фаолейна представляет вторая часть предлагаемой читателю книги — рассказы, начиная с первого сборника «Безумие в летнюю ночь» (1932) и кончая «Зарубежными делами» (1976), то есть «малая» проза, создававшаяся на протяжении полувека — с середины 20-х и до середины 70-х годов.
На принадлежность, духом и словом, своих первых рассказов двадцатым годам — своим и века — О’Фаолейн обращал внимание и в автобиографии «Vive Moi» (1964), и в предисловии к своим избранным рассказам. Они действительно рождены молодостью — писателя и века, но молодостью, уже пережившей войны — мировую, национально-освободительную, гражданскую. Они возвещали и рождение новой послереволюционной литературы Ирландии, решительно отвергшей романтическую символику и весь героико-романтический пафос предшествующего десятилетия. Новая литература жила уже не духом ожидания, грядущего очищения, а намерением рассказать, как все было на самом деле. Хотя это и не означает, что ей удалось создать эпос национально-освободительной войны. «Тихого Дона» в ирландской литературе нет до сих пор. Спустя десятилетия, вспоминая о начале своего творческого пути, О’Фаолейн писал, что он сам и его современники не смогли воспроизвести цельную картину действительности, «мы лишь откалывали от нее куски в виде рассказов».